– Как ты разговариваешь со старшим по званию? Смирно! Распустились! Революция вам не анархия!
– Какая революция? – говорю, – Мобилу давай?
– Хорошо, – говорит Колька, а сам прищурился такой, взгляд не добрый. – На! Контра недобитая!
И тычет мне в лицо деревяшкой. Ну, таким вот небольшим обрубком. Плинтус, наверно.
– Поговори, – говорит, – с Че Геварой! Обосрешься!
Ну, думаю, все. Белка! Или кукушонок. Да какая разница. Плюнул на него пошел дальше, по маршруту. Там через палисадник, во двор. Ну, вы знаете. А он за мной. Спрятал типа свой телефон, тьфу, деревяшку в карман и крадется. Ну и пусть, думаю, что с него взять. Значит, прошел я через площадку и к бакам, а этот давай к детишкам … Ну знаете, там детская площадка, ну новая … Короче, подбегает к ребенку и орет:
– Дай сигару!
К одному, к другому. Дети в плачь. Испугались. А то, такой жлобина вонючий и «Дай сигару». Мамаши повыскакивали, орут, ругают. А этот, ну, Колька, огрызается, кричит:
– Сигару для команданте!
Ну, думаю, сейчас делов наделает, вообще клапан перекроют. В этом дворе точно. Я его, короче, под руку, говорю:
– Идем, бродяга. Дам тебе сигару.
Ну и отвел его, в нычку. По дороге бычок нашел. Сел, полчаса нюхал, мол, вот это да! Настоящий кубинский табак!
Не корешился с ним, неа. Я сам по себе, он сам по себе. А один раз придурка в троллейбусе видел. Едет, деловой. Расселся на кресле, говнодавы даже снял. Ноги на поручень поднял, достал свою деревяшку и разговаривает с этим, как его … Че Геварой. Другой рукой будто пишет. В общем, с виду безобидный, но переклинивало иногда и … Короче.
Долговязый приподнялся на ящике и придвинулся ближе к даме в бейсболке.
– Я с самого начала понял, не любил он детей. Каждый раз, когда у школьных баков шустрил, видел его. После обеда, из столовки мусор выносят. Я значит, туда-сюда, а этот прячется за деревом в скверике, у входа. Я как-то постоял рядом, послушал. А Колька в телефон свой, тьфу, деревяшку, бормочет:
– Тридцать пять с рюкзаками, пятнадцать с сумками. Офицеров не считал.
Я ему:
– Ты чего здесь?
А он палец к губам прижимает, типа, тихо, и шепчет:
– С рюкзаками самые опасные.
Псих. А потом, когда уже по ночам подмораживало, он к ним полез. Я не видел, что там, да как. Видел только, как малолетки за ним гнались. Камни кидали, орали: «Рыжий! Маньяк!» Клоуном звали почему-то.
А другой раз сидит на лавочке, смотрит. Когда ребенок на велике проезжает, достает деревяшку и говорит:
– Бронепоезд. Номерные знаки тридцать пять шестнадцать. Три орудия, шесть пулеметов.
Короче, глючило по полной. А другой раз шнырялись по школьным бакам, я его спрашиваю, ну, с подколкой:
– Сегодня малолеток будешь считать?
А он:
– Каких малолеток? Белогвардейцы враги революции. Душители свободной Кубы!
Я ему:
– А