Как только мы вышли с маральника и вышли на нашу тропу до пасеки по сугробам, пошел снег. Уже недели две не было снегопадов. Чем дальше мы отходили, тем гуще сыпало небо белыми хлопьями. Чуть дальше началась метель. Да еще какая. Ветер запихивал замерзшую воду во все незакрытые отверстия наших тел. Глаза слепило, ноздри не справлялись, открыл рот и сразу наелся снежной каши. Потемнело совсем.
Не видно ни зги – это у Гоголя, а у нас вокруг не было видно вообще ничего. У нас был фонарик. Мы искали свои следы, приведшие нас в деревню. Вернуться на пасеку можно было только по ним, другие ориентиры были недоступны нашим глазам. Два маленьких человечка с пятнышком света посередине кипящей метели. Ох, как она выла! Наши утренние следы угадывались с трудом, их уже заметало. С каждым десятком метров они были видны все хуже. Время работало против нас. Бахур сначала шел впереди, я сзади. Потом менялись. Сил оставалось все меньше.
Все трудней было пробивать засыпанную свежим снегом подмороженную корку наста. Димка не сдавался, я тоже пытался. Но в один момент, через полтора часа нашего хождения в метель, я сел, обессиленный, в сугроб. Бахур искал подыхающим фонариком наши ямки утренних следов. Меня клонило в сон. Я стал превращаться в бугорок на обочине.
– Сид, пойдем! – Бахур выдернул меня из оцепенения.
Вот так и не поймешь, когда тебе спасли жизнь. Тогда я об этом не задумывался. «Вот ведь Бахур…» – вспомнил я слова Вождя, с трудом встал, мне захотелось, чтоб Вождь так говорил и про меня. Мы шли и шли, погружая отяжелевшие ноги в снег, который рос вверх на опережение нашего передвижения. Мне хотелось, вернее, уже ничего не хотелось, только сесть и уснуть до мертвого состояния, но я из последних сил не хотел уступать Димке. Потом он мне скажет, что у него были ровно такие же мысли. Мы заплутали, куда идти – непонятно. Бахур тыкал фонариком во все стороны, чтобы примерно понять наше местоположение. Горы должны быть по правой стороне. Но сильная метель спрятала нас от реальности. Гоголь, Пушкин, Пугачев. Я уже ни во что не верил, да пропади оно все пропадом!
– Сид, лыжа! – закричал впереди идущий Димка.
Да, из сугроба торчала наша лыжа! Теперь все стало более-менее понятно. Примерно через час мы дошли до столбов пасеки. Залаял, подвывая метели, наш милый, добрый, хороший пес Ильдус. Мы еле доползли до туры. Ильдус, весь облепленный, как и мы, снегом, радостно прыгал рядом, почуяв запах мяса за нашими спинами. Мы ввалились в дом. Нас трясло от усталости, подкашивались ноги. В туре засуетился Коля, помог снять отяжелевшие ботинки. Мы упали на кровати.
– А я вот поесть приготовил, пока вас ждал.
Коля положил нам в тарелки какую-то бурду. Бахур даже пробовать не стал. Я съел ложку. Это были переваренные макароны и недоваренный рис в одном, так сказать, флаконе. Про соль Коля забыл. Вся эта вкуснотень еще и пригорела ко дну кастрюли и имела специфический, всем знакомый запах и привкус. А что, ни у кого никогда