Из вещей новое, тебе покупали только в садик и школу, а дома носил вещи, оставшиеся от первого сына отца, и то что люди давали. У тебя до сих пор сохранилась обида на воспитательниц в детском саду, когда на какой-то праздник, они сняли с тебя новый костюм, который я тебе только что купила, и одели его другому мальчишке, потому что ему надо было рассказать стихотворение на празднике. Я пришла за тобой, а ты сидишь в группе в старых тряпках этого чтеца, но я не пошла до директора разбираться, а ограничилась возмущением в группе. Почему? Все то время, пока ты ходил в этот сад, мы платили за него половину стоимости, собирая справки как малоимущие, что было для меня действенной помощью. А в начальной школе того же садика, выдали и материальную помощь на одежду. Стыдиться тут нечего, многие так жили, и статус малоимущих не был обиден.
В школе, ты был посильно успевающим, и за то спасибо, поскольку у меня на тебя никогда не было времени. А время, которое уделяла, было направлено на удовлетворения необходимых потребностей: накормить, помыть, одеть. Да и не умела я иначе, в моем детстве отпечатался образ такой же матери. Да, она моя мать, создала нам детям, по тем временам, очень даже хорошие жилищные условия, кормила, обувала-одевала и… материла, когда делали что не так. Такая была ее любовь к нам, поскольку и она сама, другой не видела. Так что мое отношение к тебе, первому ребенку, было закономерностью поведения женщин в моем роду.
Когда я поздно, в 34 года родила Аленку, ты стал ее нянькой, высвобождая мне время для домашних дел. И лето свое одиннадцатилетнее ты пробегал с коляской, играя с друзьями. А в сентябре, ты стал для сестры спасителем, когда в наш двор, а затем и дом ударила молния. Ангелы вовремя толкнули тебя занести сестру в дом – по двору полетели куски от дерева, расколотого молнией, а затем вынести, когда заряд от молнии прошелся по всей электросети в доме, сгорели холодильник и телевизор. И когда мы с отцом, бросив копать картошку на плану, вернулись домой – увидели картину твоей детской мужественности. Ты, маленький заплаканный, сидел на корточках под навесом, обняв Аленку, ожидая следующего удара. А мне стало стыдно, что я не почувствовала того момента опасности для вас, ведь я убеждала отца не бросать, докопать ряд с картошкой.
Так что же я так критически все время смотрю на тебя? Ты вырос таким, каким и должен был вырасти – отображением меня и отца, отображением уровня нашего сознания в период твоего становления, хотя и гораздо лучше нас обоих по совести. И нечего мне обижаться, что ты одержим своими машинами, ведь я точно также была одержима своей стройкой, ограничивая вас, своих детей, во вкусненьком, в том, что покупали другие матери своим детям. И сознание твое меняется, пусть