Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917). Ева Ингеборг Фляйшхауэр

представился, когда меньшевистский Петербургский совет рабочих депутатов во время заседания 16 декабря 1905 г. был разогнан полицией, а его члены, в том числе основатель совета, еврейский адвокат, меньшевик Г. С. Хрусталев-Носарь, а также реэмигранты Троцкий, Парвус, Нахамкис и др., арестованы, отданы под суд и сосланы. Хотя устранение со сцены соперников-меньшевиков Ленина не слишком огорчило[152], он воспользовался разгоном совета как предлогом для того, чтобы из безопасного финского убежища «искусственно»[153], как обвинял его Мартов, разжечь восстание в Москве.

      Глава маленькой партии большевиков готовился к руководству восстанием, пока работал на японский Генштаб, и его первая попытка носила все признаки этого сотрудничества. Японцы желали видеть главным орудием борьбы против самодержавия индивидуальный террор и требовали убивать одного за другим видных российских государственных деятелей до царя включительно. Опасения эсеров-коллаборационистов, что при этом, например, могут погибать случайно оказавшиеся рядом дети, Акаси отметал как «почти смешные»[154]. В таких условиях и Ленин в 1904–1905 гг. заново определил свое отношение к террору. Он уже в свои мюнхенские времена в статьях 1901–1902 гг. для «Искры» дистанцировался от общего осуждения террора социал-демократами[155]. В феврале – марте 1905 г. он выразил переосмысленное под давлением японских пожеланий мнение о «новых задачах и новых силах»[156]. Вместо направленного против отдельных личностей индивидуального террора, Ленин теперь выступал за «массовый террор» как «слияние на деле террора с восстанием массы»[157]. Применение массового террора в качестве основного инструмента гражданской войны с целью создания временного революционного правительства и вооружения народа казалось ему столь важным для дальнейшего хода беспорядков, что он планировал добиться формального включения такого террора в программу русской социал-демократии на III съезде РСДРП; пункт 7д «Общего плана решений III съезда», составленного им в феврале 1905 г., гласил: «Террор должен быть сливаем фактически с движением массы»[158]. Его требование, очевидно, последствий не имело (принятые съездом резолюции остались в тайне[159]): меньшевистская сторона не признала правомочным съезд (третий по большевистскому счету), открывшийся в Лондоне 12 (25) апреля 1905 г. (вероятно, в присутствии Акаси), и даже среди присутствовавших большевиков он вызвал разногласия. Ленин, который в эти дни собирался делать доклад о Парижской коммуне[160], заинтересованно и одобрительно следил за вспышками кровавого террора (такими, как нападения повстанцев на караулы на балтийском побережье или убийство командования и восьми офицеров в одной пехотной дивизии на Кавказе). Судя по опыту подобного насилия весной и летом 1905 г., он осенью пришел к выводу, что террор несомненно поможет научить массы правильной тактике в момент восстания, и снова потребовал, чтобы социал-демократия признала