Я долго не мог забыть Филю с его фантазией о нашей загробной встрече.
Висарь
Висарь – это не имя и не фамилия, а, по школьной традиции, прозвище учителя математики Александра Виссарионовича Соловьёва. Широкая, громоздкая фигура Висаря, ещё довольно крепкого старика с маленьким вздёрнутым носом, утопающим в седой растительности, одновременно пугала и озадачивала учеников смесью добродушия и грубости. В общем, это был самодур. Усевшись за кафедру, он царил над волей пятидесяти учеников, как правило, не называя нас по фамилиям: у каждого было прозвище, так же, как у нашего учителя. Если случалось кому опоздать на урок, он не сразу набрасывался, а, вскинув очки на лоб, вначале как бы добродушно смеялся и с нарочитой вежливостью обращался к провинившемуся:
– Иван Васильевич! Будьте так любезны, прикройте за собой дверь.
Смущённый, вконец уничтоженный «Иван Васильевич» поспешно направлялся к своему месту.
– Послушай! Это невежливо! – совсем уже другим тоном говорил Висарь. – Пришёл, скотина, опоздал и не здоровается!
Отдавалось приказание, прихватив сумку, подойти поближе к кафедре. Поставив жертву перед собой, Висарь больно дрался согнутым суставом указательного пальца и, отобрав дневник, выгонял за дверь. Если у пострадавшего до сих пор не было прозвища, что было редкостью, то оно, кстати, сейчас же изобреталось. Клеймо Висаря ученик носил до окончания школы.
Огромный школьный двор был обнесён высокой каменной стеной. На большой перемене юность, вырвавшись из классов на свободу, разливалась буйным половодьем по всему пространству. Висарь в качестве дежурного, заложив руку за спину, неторопливо исследовал углы необъятного двора, наблюдая своих питомцев в новой обстановке. Всегда неожиданно он заглядывал в уборную, накрывая курильщиков, стихоплётов и художников, украшавших стены. У одних отбирал табак, у других ножи, мел, какие-нибудь вещественные доказательства для учительской. Особенно свирепствовал Висарь, наблюдая кулачные бои. Подавал советы:
– Бить противника прямо в нос.
Никогда нельзя было понять Висаря, шутит он или поощряет в самом деле. На уроке, вызвав ученика к доске, он диктовал задачу, а сам, положив за щеку очередной леденец, углублялся в газету. Сладости сковывали язык, заставляя объясняться руками, мимикой и жестами и издавать неопределённые звуки, смешившие ребят. Так, с газетой в руках, пребывая в дремотном состоянии и как бы вовсе забыв про класс, Висарь, не поднимая головы, безошибочно определял озорника:
– Эй, Васька, дубина, замолчи там! – И, глядя поверх очков: – Слушай, дай-ка ты ему по шее, – советовал он соседу, а сам возвращался к политике.
Не слыша более стука мелка у доски, откуда неслось одно беспомощное сопение, Висарь, не оставляя газеты, бросал:
– Ну, что там у тебя не решается?
Если ответа не следовало, всё было ясно, отдавался приказ сдать дневник, а самому встать лбом вплотную к доске.