Но вот, после длительного затишья, когда во всём храме слышны лишь канитель да сморкание, всё вдруг оживает. Священник и дьякон, читая молитвы, глотают концы слов, певчие поют скороговоркой, все торопятся. Старички левого клироса, приостановив своё пение, усиленно крестятся и переговариваются между собой, укутываясь в шарфы. Всё сулит скорую свободу. Нас выстраивают вновь в ряды и неторопливо выводят из церкви на паперть. Поскольку матери здесь нет, башлык ухарски откидываешь на спину, так он даже красив, напоминает что-то военное. Шапку ломишь на затылок, выпуская чуб, но уже через десяток шагов по морозу форс спадает, мёрзнут конечности, и мороз быстро пробирает до костей. В воздухе всё застыло, ветра нет. Лица взрослых покрываются сосульками. Поднимая воротник, бессознательно лезешь в башлык, распуская сопли, окончательно мерзнёшь до слёз. Хорошо ещё, что нет в рядах гимназисток, им не положено такое испытание.
Мы идём в общей процессии, а она развертывается на версту. Впереди духовенство с крестами, иконами и хоругвями. У певчих уши повязаны платками, они без шапок, следом идёт взвод солдат с ружьями. Это впечатляет! Сзади нас, организованных, беспорядочные толпы горожан, ребятишки снуют взад и вперёд, у них в карманах и за пазухой голуби – чернорябые, дымчатые и сизари. На ходу в толпе немного согреваешься, хотя мороз крепчает. Дым из труб столбом поднимается к небу. Всё скрипит, трещит и убрано инеем. Яркое солнце не греет. Скоро из города выходим на поле. Перед глазами открываются голубые дали и белоснежные пространства. Ноги утопают в снегу по колено, идти становится всё труднее. Впереди, в сизой дымке лес подковой, сбоку – огромная красная мельница с мостом и запрудой. Внизу на реке прорубь, скрытая пока что пластами свежего льда. Это Иордань! От города лентами тянутся процессии: старого собора, Казанского, Сретенского – базарного храма, а во главе мы, идущие из нового собора – главного в городе. Сбоку слышится стук