А я ей:
– Да, Илень, это ужас какой-то!
Тогда она опять вздохнула и немножко пошевелила губами. Это у социальных работников методика такая: когда дети плохо себя ведут, мысленно считать до десяти. Когда Илень со мной сидит, она часто так делает.
Досчитала до десяти и улыбнулась мне, широко и неискренне. Вот так.
– Послушай, Трейси, этот дневник особенный, на всю жизнь. Ты же не хочешь его испортить разными глупостями?
А я сказала:
– В моей жизни до сих пор ничего такого особенного не было, так почему мне нельзя писать глупости, если захочу?
Тут она опять вздохнула, уже с сочувствием, и обняла меня:
– Я понимаю, тебе бывает трудно, но на самом деле ты действительно особенная. Ты же это знаешь?
Я помотала головой и попробовала вывернуться, но Илень держала крепко:
– Правда-правда. Трейси, ты замечательная!
– Если я такая замечательная, почему никто не хочет взять меня к себе?
– Ах, моя хорошая, я все понимаю. Тебе, наверное, было очень тяжело, что со второй приемной семьей тоже не сложилось, но ты все-таки не расстраивайся! Когда-нибудь ты найдешь себе идеальных приемных родителей.
– Жутко богатых?
– Может быть, это будет целая семья, а может быть, одинокая мама, если она окажется подходящей.
Я посмотрела на нее в упор:
– Илень, вот ты одинокая и наверняка подходящая. Возьми меня к себе, а?
Тут она заерзала:
– Понимаешь, Трейси, у меня же работа. Мне приходится заниматься многими детьми.
– А ты их брось и занимайся только мной. За приемных детей деньги платят, я знаю. А за меня, наверное, больше заплатят, потому что я трудный ребенок. У меня всякие там поведенческие нарушения… А, Илень? Будет весело, правда!
– Конечно, Трейси, это было бы очень весело, но я не могу, прости.
Илень хотела снова меня обнять, но я ее отпихнула:
– Да я шучу! Фу, с тобой жить – гадость какая! Ты скучная зануда, еще и жирная. Даже представить противно такую приемную маму!
– Я понимаю, Трейси, что ты на меня сердишься… – Илень старалась говорить как ни в чем не бывало, но живот все-таки втянула.
Я ей сказала, что ни капельки не сержусь. Точнее, проорала. И что мне наплевать, хотя из глаз дурацкая вода потекла. Только я не плакала. Я вообще никогда не плачу. Некоторые думают, что иногда все-таки плачу, но это просто аллергия.
– Наверное, ты теперь придумаешь для меня какое-нибудь ужасное колдовство, – сказала Илень.
– Уже придумываю!
– Хорошо-хорошо.
– Ты всегда говоришь «хорошо»! «Ну хорошо, если ты правда этого хочешь, я не стану возражать»; «Хорошо, Трейси, я вижу, что у тебя в руках здоровенный топор и ты сейчас оттяпаешь мне голову, потому что ужасно на меня злишься, но я не стану сердиться, я всегда спокойна, потому что я такой крутой и классный социальный работник».
Тут Илень