Но я поклялась самой себе, что никому не расскажу о своих проблемах.
– Где мама? Она дома? – спрашивает Чак, бегло оглядывая гостиную и кухню.
Я продолжаю бесцельно смотреть в одну точку в телевизоре, не передвигая взгляд, в глубине души надеясь, что Чарли не встанет напротив меня и не увидит мое состояние. Вопрос про маму ещё сильнее задевает мои чувства, и я стараюсь подавить бурю эмоций, которая так и норовиться вырваться наружу.
– Почему молчишь? – по голосу Чака я могу предположить, что он медленно, но верно приближается в мою сторону.
– Я не смогу поехать на ужин к твоим родителям, – резко подрываясь с места, выпаливаю я, быстрым шагом направляясь к окну, пытаясь подавить нервную дрожь в руках.
В ответ я наталкиваюсь лишь на безмолвную тишину, разрезающую глухое пространство между нами.
– Эли, – негромко произносит Чарли, едва касаясь моего плеча, – что-то случилось?
Прикрываю глаза и крепко сжимаю губы, чувствуя, как по щекам катятся жгучие слёзы. Пряча лицо под ладонями, я всеми силами пытаюсь сдерживать всхлипы, которые предательски стараются вырваться наружу, но все мои труды оказываются напрасными и эмоции берут вверх над возможностями.
Чак без особых усилий разворачивает меня лицом к себе, удерживая за плечи, и я уже не сопротивляюсь. Аккуратными движениями он отрывает мои ладони от лица, пытаясь взглянуть мне в глаза и спустя пару секунд наши взгляды встречаются. За пеленой настилающих слез я вижу его сосредоточенные черты лица, два расплывчатых аквамарина обеспокоенно блуждают по моему лицу, а теплые ладони стараются ненавязчиво избавиться от наступающих слез. Его бейсболка теперь повернута козырьком назад, чтобы лучше рассмотреть мое состояние.
Я зажмуриваю глаза. В последний раз он видел меня в подобном состоянии примерно пять лет назад, когда умерла моя любимая собака; в тот момент он пытался меня успокоить всеми силами и способами и, в конце концов, ему это удалось. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выпалить ему все, что творится на душе, смыкая губы в плотную линию.
– Лилибет, – шепчет Чарли, удерживая мое лицо в теплых ладонях. Его лицо – точное отображение синонимов жалости, обиды и злости. Но … почему он злится?
Он мгновенно хватает меня за руку и ведет в сторону двери. Я подаюсь вперед за юношей, на ходу пытаясь смахнуть слезы с влажных щек, которые неприятно щипает от очередного потока вечернего копенгагенского ветра. В нос ударяет мягкий вечерний запах родного города, а в ушах раздается резкий звук сигнализации, оповещающий о том, что двери автомобиля разблокированы. Чак одним ловким движением руки открывает черную дверь машины, а второй рукой подталкивает меня на переднее пассажирское сидение, и через мгновение дверь