Эдвард, стоя спиной, готовит мой любимый напиток кофе. Край сиреневой рубашки испачкался. Брюки от вчерашнего костюма стали более темными, исиня-черными. На босых ногах простые тапочки. Уверенными движениями, юноша переливает темно коричневое зелье. Не смотрит на меня. Бубнит.
Не вольно глаза останавливают бег на растрепавшихся прямых темно-медных волосах. Мочки ушей, подрагивают. На шее, проступил седьмой позвонок. Сквозь сиреневатую ткань светятся темно-розовые пятна.
–Эд…– я замолкаю, не успевая придумать речь.
Глаза разъярённого красным флагом быка устремляются глубоко в душу.
Один удар, и сердце ушло в пятки. Лед, которым окатило с улицы, несравним с леденящим баритоном:
–Я не повторю, пока не попросишь – избегая огромных глаз, бесцветно роняет парень, грубейшем движением ставя стеклянные кружки на столешницу.
–Угу – все еще пытаясь прийти в себя, киваю, читая на его лице разочарование, удивление и настоящее глубокое потрясение. Видимо он в первый раз получил отказ.
Зеркала полные желания окутывают волной нежности. Будто извиняясь, спортсмен прижимается малиновыми устами к тыльной стороне миниатюрной ладошки.
Звенит будильник-время учебы.
Не сговариваясь, бежим в гостиную, собрать сумки. Конспекты неряшливой кучей застелили пол.
Так вот, что меня сморило! Эврика! Никогда не любила философию, скука смертная.
Тетради волейболиста украшают носки в полоску. Карандаш с ручкой валяются под ботинками. Боты в причудливой позе украшают учебники. Сумка и того хуже служит спальным местом пушистику.
Несколько минут юноша борется с мохнатым, не признавая поражения. Еще бы второй раз за утра получил. Кому такое понравиться?
Толи мстя за хозяйку, толи за отсутствие добавки Грей с силой кусает парня.
Не выдерживая страданий брюнета, беру озлобленного малыша на руки. Нянчу как ребенка, пока зрачки сужаются. Отношу в спальню, любовно кладя на подушку. Целую за ушком, на цыпочках покидая комнату, возвращаюсь к полностью собранному Бейну.
Не говоря протягивает мою сумку, но передумывает. Закидывает на плечо. Отворяет дверь, выходя в пустой коридор.
Дорога до лифта становится мучением. Мы делаем два поворота, прежде чем видим толпу у дверей. Лестница свободна. Ноги сами ведут к ней. Бейн спускается первым. Я догоняю, скользя каблуками по неровной кирпичной кладке.
Мотоцикл остаётся стоять. Автобус сегодня заменит транспорт.
Шум возбужденных ребят растворяется, когда я замечаю перекосившееся лицо Виолетты. Эдвард, гордо шагает мимо, придерживая мою скользящую сумку, как пушинку.
В лекторий заходим едва, не забыв уговор. Молчание становится тяжким бременем.
Я чувствую себя беспомощной черепахой, которой разбили панцирь. Лишили защиты, поглумившись. Что