«Мимолетное время, прости нас…» – подумал я. Это был не афоризм схоласта, а молитва, которую я помнил с детства[9].
Сделав резкий глубокий вдох, я расправил плечи, перестал сутулиться.
– Да, Паллино. Я… Со мной все будет хорошо.
И голубой глаз, и пустая глазница одинаково подозрительно прищурились, но Паллино улыбнулся, показав пожелтевшие зубы:
– Ну ладно. Ступай. Я скажу парнишке, где тебя искать.
Я отдал честь старому центуриону, прижав кулак к груди, и поспешно покинул медику. Прошел под боевыми знаменами, вяло болтавшимися под массивной переборкой. Никто меня не беспокоил, включая двух норманцев-часовых, оставленных Отавией у двери в карцер.
– Комендант, – пробубнили они с поклоном.
Я хотел было поправить их, сказать, что мечтам пришел конец, но не стал. По моей просьбе они открыли дверь, хотя я был без телохранителя, и я шагнул через порог.
В камере, несмотря на все разговоры о том, что это клетка, оказалось весьма уютно. Стены были белыми, проклепанными, как и в коридорах, потолок – слишком низким для ксенобита, а кровать – слишком короткой. Но по крайней мере, она там была. Как и туалет, и ультразвуковой душ. Свет был приглушен и настроен в красном спектре, чтобы защитить деликатное зрение сьельсина. Танаран сидело на краю кровати, склонив голову. Его белая грива постепенно отрастала и свешивалась на плечо. Темная мантия выглядела чистой, как новая, – я даже подумал, что кто-то напечатал ее, пока мы спали. Заметив меня, оно повернулось, прерывая разговор с…
– Валка! – с притворным удивлением воскликнул я.
Тавросианка-ксенолог улыбнулась.
– Адриан! Рада видеть вас в добром здравии, – произнесла она на чистом сьельсинском. – Мы как раз о вас говорили.
Танаран молча показало глянцевые зубы. Среди его сородичей это сошло бы за улыбку.
Когда дверь за мной закрылась, Валка снова заулыбалась, но перестала, заметив меч у меня на поясе.
– Только проснулись?
Сама она вовсе не испытывала симптомов недавно вышедших из фуги пациентов.
– Я… да, – ответил я на галстани, заведя руки за спину. – А вы?
Она помотала головой.
– Мы с Танараном уже две недели бодрствуем. Я практиковалась в сьельсинском, – ответила она на языке ксенобита для его удобства.
– Она хорошо говорит, – сказало Танаран. – Лучше тебя.
– Не сомневаюсь. – У меня не было сил улыбнуться. – Надо понимать, вторая заморозка прошла лучше первой?
Танаран гулко выдохнуло, и я не сразу понял, что это «да» на его языке. Нам пришлось импровизировать, переоборудовать реанимационный резервуар медики в ясли для фуги. Это было рискованно, но другого выхода не оставалось. Обычные ясли были слишком малы для высокого сьельсина.
– Okun’ta