– Вас зовут!
Вздрогнув, архиагент обернулся на звук. Мальчик, кричавший на эспаонском, не уходил и смотрел на него. Прервав свои рассуждения, Торе осторожно выбрался на сухое место, где оставил ботинки, и участливо спросил:
– Что-то случилось?
– Меня послала к вам какая-то тетка.
– Ну, пойдем, покажешь мне ее.
Обогнув подпорную стену, сложенную из бутового камня, они поднялись к длинному дому, где разместились беженцы. У парадного крыльца, если его так можно было назвать, где под ногами взрослых бегали дети, и курило несколько мужчин с хмурыми лицами, сгорбившийся на вынесенном под открытое небо табурете юноша перебирал гитарные струны. Печальная мелодия, заставившая сердца эмигрантов сжиматься от тоски, как нельзя лучше выражала настроение этого места.
– Добрый вечер, святой отец, – поприветствовали они его.
– Милостью ликов, – отозвался клирик, протискиваясь между ними.
В тесном помещении, ставшим временным убежищем, переполненным грязью и зловонием, не осталось свободной лавки, поэтому некоторым постояльцам приходилось спать по очереди или на полу. Нет ничего удивительного в том, что в столь ужасных условиях с пугающей быстротой распространялись болезни.
– Нам сюда, – потянул мальчик за руку Торе.
Крайнюю комнату определили под лазарет, и там царила зловещая тишина, изредка разрываемая хриплым кашлем.
– Не ходи за мной, – вполголоса пробормотал агент и проследил, чтобы мальчуган не нарушил запрет.
Переступив порог, он всмотрелся в полумрак.
– Падре, у нас еще один, – накрывая мешковиной бездыханное тело, прошептала женщина, которую он опознал как Гемму из семьи Мортум, приезжавшую к ним в гарнизон.
Повернувшись к нему, она попыталась скрыть блестящие глаза и сложила руки на переднике, словно извиняясь за доставленные неудобства. Клирику не оставалось ничего иного, как встать у изголовья и вполголоса прочитать молитву.
– Надо было успеть отходную.
– Он был без сознания, и все равно бы вас не услышал, Торе, – вздохнув, ответила она, и добавила на цурийском. – Второй может не дожить до утра.
Покрытый испариной человек, лежащий у окна, имел все признаки тяжелой формы лихорадки.
– Если он захочет исповедаться…
– Проклятые соборники, нас всех похоронят в чужой земле, – простонал больной и зашелся очередным приступом страшного кашля.
– Тише, вам нельзя волноваться.
Леди