Понятно, что процесс это непростой, состоящий из множества этапов и требующий присутствия огромного количества высшей знати и духовенства. А когда в деле так много звеньев, неприятности следуют одна за другой. То столичный патриарх подвернул ногу и не мог передвигаться самостоятельно – а ведь именно он по канону обязан возложить имперский венец на голову новобрачной.
То не подвезли вино, бочки которого предполагалось выкатить на улицы для угощения народа. То у князя Дэдмора из нагрудной цепи, надеваемой в самых торжественных случаях, выпал центральный, самый большой изумруд…
И все это на фоне всеобщей суеты, подготовки к имперскому балу, приезду многочисленных гостей и послов, активизации столичных жуликов…
Дело, разумеется, двигалось, но с бесконечными задержками, заминками и трудностями. Комендант дворца и главный распорядитель церемонии спали с лица и пили успокоительное кружками.
Но вот, наконец, настал долгожданный день.
На главной площади столицы воздвигли грандиозный помост, на котором, на виду у многочисленной публики, с раннего утра запрудившей все окружающее пространство, должно было состояться главное действо – собственно церемония коронации.
В центре установили два трона (золотую парчу для обивки заказывали аж в Энгландском герцогстве). За тронами располагалось возвышение с местами для послов и высшей знати. За правой кулисой – оркестр и место для патриарха, откуда он торжественно, в сопровождении двадцати ангельских чинов в белых, шитых золотом одеяниях, должен был выходить под пение труб.
А за левой кулисой разместили стол, где сразу после церемонии главные действующие лица смогут утолить жажду и голод. И это не шутка! Собираться на коронацию начали едва ли не в шесть утра, а само возложение короны намечалось на полдень.
Император, как человек ненавидящий официоз, планировал явиться непосредственно к процедуре. Но на него замахали руками, и в результате царственная чета прибыла на площадь заблаговременно. Не менее чем за два часа до начала.
Деятельная натура Регнора противилась необходимости просто сидеть и ждать. Час он кое-как вытерпел, тем более что супруга была рядом и сглаживала наиболее яркие проявления его раздражения. Но где-то в одиннадцать монаршее терпение иссякло. Подхватив будущую императрицу под локоть, он утащил ее за левую кулису, где был только накрытый стол и куда (во избежание!) никого не пускали…
Там, на просторе, монаршая чета занялась тем, что доставляло ей наибольшее удовольствие.
Нет, разумеется, сначала они еще помнили, где находятся. Но поцелуи и объятия скоро увлекли их, и оба… как бы это сказать… выпали из обстановки.
И в самый кульминационный момент злодейский Зигфрид по недоразумению, как он потом утверждал, нажал кнопку, отодвигающую левую кулису.
Публика, стоявшая на площади плечом к плечу, все граждане,