Подобные мысли озвучены на страницах «Washington Post», «New York Times»[234]. Сомнений в вине китайской стороны не было. Официальные заявления американских политиков также были благоприятны лишь для Японской империи – высказывалась надежда на разрешение конфликта силами японского и китайского правительств без вмешательства других стран[235]. В разгар японо-китайской борьбы (15 декабря 1931 г.) «Washington Post» снова публикует статью с «советами японскому правительству»: «Для Японии главная задача, чтобы Маньчжурия была под контролем немилитаризированного китайского правительства, которое не препятствовало бы японским экономическим предприятиям»[236].
Большинство американских историков и исследователей причин начала Тихоокеанской войны предпочитают не замечать данную позицию правительства и общества, отмечая в своих трудах, что с 1931 г. агрессивные намерения Японии были очевидны, что за 10 лет до Пёрл-Харбора японо-американские отношения вступили в период конфликта и т. д. – т. е. строят доказательную базу версий о причинах нападения полностью в соответствии с концепцией Рузвельта. Очень ярко такой подход просматривается в работах С. Фицжеральда, С. Хамей, Т. Бриттон, С. Уайта, Д. Борга[237].
Настроения, создаваемые прессой, и тон политических деклараций вступали в противоречие с военно-политической доктриной США. Действительно, военные уже в течение 7 лет занимались разработкой плана войны на случай конфликта с Японией. Сложилось два «лагеря»: 1) за наступление