Но ведь была и другая драка – не в тот вечер, раньше, с кем-то еще… Однако его мысли упрямо не желали возвращаться к этой теме, пятясь от нее, как мул от змеи на узкой тропе.
Он ушел от нее до зари, выскользнув из комнаты, в которой стоял густой запах пота и секса. Она еще спала, так что ему не пришлось с ней объясняться. Утренний ветерок приятно холодил кожу. Плоскомехи разбегались у него из-под ног по грязной мостовой, и их тревожные вопли звучали хором потревоженных гобоев. Он залетел со своим фургоном на сервис, потому что собирался… пока его не поймали…
Память снова провалилась. Теперь это уже не походило на ту тошнотворную забывчивость, которая поглотила весь его мир. Теперь его сознание просто отказывалось вспоминать конкретный момент. Медленно, стиснув зубы, он заставил память подчиниться своей воле.
Весь день он регулировал в фургоне две подъемные тубы. С ним кто-то был. Ну да, Гриэго, и он собачился насчет запчастей. А потом он полетел куда-то в глушь, в дикие места, terreno cimarron[1]…
Но его фургон взорвался! Ведь правда? Он вдруг вспомнил, как взрывался фургон, но почему-то ему запомнилось, как он смотрит на это с расстояния. Взрыв его не задел; тем не менее вспоминать ему об этом было больно. Значит, гибель фургона стала частью этого, чем бы оно ни было. Он попытался сосредоточиться на этом мгновении – яркой вспышке, горячей ударной волне…
Если бы сердце его еще билось, оно бы наверняка остановилось от ужаса, когда память вернулась к нему.
Он вспомнил. И возможно, ему лучше было бы умереть и попасть в ад.
Часть первая
Глава 1
Рамон Эспехо вздернул подбородок, провоцируя соперника напасть первым. Толпа, заполнившая переулок у занюханного бара под названием «Эль рей», раздвинулась, образовав кольцо; люди теснились, толкая друг друга, разрываемые противоречивыми побуждениями разглядеть получше происходящее или убраться на безопасное расстояние. Возгласы их тоже были противоречивы: одни подзадоривали драчунов, другие (правда, менее настойчиво) советовали помириться. Напротив него подпрыгивал и размахивал руками светловолосый здоровяк, европеец. Щеки его раскраснелись от спиртного, холеные руки сжались в кулаки. Ростом он был выше Рамона, да и руки длиннее. Рамон видел, как бегают у противника глаза, настороженно шаря по толпе. Похоже, толпа пугала европейца не меньше, чем сам Рамон.
– Ну, давай, pendejo[2]! – с ухмылкой произнес Рамон. Он поднял руки, широко разведя их в стороны, словно собираясь обнять