Современная культура в жизни и миссионерской деятельности пастора. Николай Кокурин

чуть не забыл! Не могу я с тобой идти, у меня в пятницу доклад. У нас ведь есть богословский кружок. Как же, как же… интеллектуальная жизнь, я бы сказал, бьёт ключом. Быть может, не самого высокого уровня… Изменились все, плохо соображают. И склоки у них вечно… Не знаю уж, почему… Не владеют, что ли, собой. Что поделаешь, слаб человек! Нол пользы я могу принести много. Хоть бы спросил, о чём у меня доклад! Как раз в твоём вкусе. Я хочу осветить одну неточность. Люди забывают, что Христос (тут Призрак слегка поклонился) умер довольно молодым. Живи он подольше, он бы перерос многое из того, что сказал. А он бы жил, будь у него побольше такта и терпимости. Я предложу слушателям прикинуть, какими были бы его зрелые взгляды. Поразительно интересная проблема! Если бы он развился во всю силу, у нас было бы совершенно другое христианство. В завершение я подчеркну, что в этом свете Крест обретает несколько иной смысл. Только тут начинаешь понимать, какая это потеря… Такие обещания – и не сбылись! Куда же ты? Ну что ж, пойду и я. Очень был рад тебя встретить. Интересно поговорили… Будет мысль… Всего хорошего, дорогой, всего хорошего, всего хорошего!

      Призрак кивнул, улыбнулся Духу сладкой клерикальной улыбкой – насколько мог улыбаться призрачными губами – и ушёл, что-то бормоча» [29;14-15]. Так и у Лукьяненко возникает сомнение в образе «настоящего мира»: «Тут возносятся к небу башни мудрецов, изучающих мироздание…» [27;150]. Здесь, видимо, сказывается влияние Платона из диалога «Апология Сократа»: «…если пребудешь в Аид… для кого другого, а для меня было бы удивительно вести там беседы, если бы я встретился, например, с Паламедом И Теламоновым сыном Аяксом или ещё с кем-нибудь из древних, кто умер жертвою неправедного суда, и мне думается, что сравнивать мою судьбу с их было бы не неприятно. И наконец, самое главное – это проводить время в том, чтобы распознавать и разбирать тамошних людей точно так же, как здешних, а именно кто из них мудр и кто из них только думает, что мудр, а на самом деле не мудр…» [45;95-96]. Если Иные-Мудрецы, подобно Призраку Льюиса, «который так и не обнаруживает в себе сил отказаться – или хотя бы захотеть отказаться – от размышлений о Боге для размышлений в Боге» [28;15], как о нём говорит Яков Кротов, исследуют мироздание вне Бога, то это воистину Ад бесповоротный. Но в произведении маячит Альфа и Омега: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель» (Откр.1:8), «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой» (Откр.21:6), «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний» (Откр.22:13). В книге Он назван «Венец Всего». Хотя и приписывается творческому гению волхву Мерлину, который так же пребывает после смерти на нижнем, шестом слое Сумрака, в этом раю для Иных.

      Из диалога Антона с Мерлином на дне мироздания: «– Мне кажется, ты уже за многое расплатился. К тому же для многих людей ты – мудрый защитник добра и справедливости. Это тоже кое-чего стоит.

      …– Почему ты думаешь, что я расплатился? Разве тебе не нравится рай, который ждёт Иных после смерти?

      Вместо ответа я нагнулся, сорвал травинку. Сунул её в рот, прикусил. Травяной сок был горьким… вот