Почему «больше»?.. Я и его не ждала…
Тут я заметила, что Корсаков продолжает тянуть мне фужер, и машинально взяла его.
Фужер тоже оказался ледяным, как рука, которая только что его держала.
– Простите, – вежливо сказала я (Господи, помоги найти предлог, чтобы выставить этого сумасшедшего на улицу!) – Вы, наверно, ошиблись адресом. Вы все время называете меня Марта Вильгельмовна, а меня зовут Марта Андреевна! – Я жалобно улыбнулась.
– Выпьем, – произнес он в ответ и глотнул из фужера. Не желая проверять, чем может грозить неповиновение, я тоже глотнула.
Сейчас главное – держать ситуацию под контролем.
Ночной визитер поставил фужер на стол и заявил:
– А с чего вы взяли, дорогая фройлейн, что вы Марта Андреевна? На каком, так сказать, основании, вы сделали этот…м-м… неверный вывод?
– На основании того, что… я всю жизнь была именно Мартой Андреевной. У меня и паспорт есть. Хотите, покажу? – приподнялась я со стула.
Он жестом остановил меня, и я села на место.
– Паспорта, фройлейн Марта, не всегда дают верную информацию, даже если заполнены по всем правилам. – Он опять глотнул из фужера. Я последовала его примеру. – Поэтому не утруждайте себя беготней. Давайте лучше перейдем непосредственно к делу.
С этими словами странный посетитель раскрыл невесть откуда взявшийся портфель и вынул оттуда какие-то листы.
Я облегченно вздохнула.
Пусть он их прочтет, я не буду его перебивать, во всем с ним соглашусь, и, раскланявшись, выпру к чертовой матери.
В тот момент, когда моя мысль дошла до чертовой матери, взгляд Павла Ивановича недобро блеснул в мою сторону.
– Не отвлекайтесь, дорогая фройлейн. Итак, в моих руках завещание вашего отца, Вильгельма Краузенштайна.
– Он что, немец? – удивившись необычному имени, перебила я и тут же прикусила язык.
– Ну, в какой-то степени…– обтекаемо ответил правозащитник и уткнулся в бумагу, не забывая время от времени прикладываться к абсенту. – Итак, «Завещание Вильгельма фон Краузенштайна, скончавшегося 4 октября 1989 года…»
«Бред какой-то»… – снова подумала я.
Адвокат как будто споткнулся на полуслове и медленно перевел на меня свои глаза.
Не посмев отвести взгляда, я опять на несколько секунд словно погрузилась в их тянущую глубину.
И неожиданно испытала странную ностальгию.
Надо же, мой папа, оказывается, так давно умер… А я никогда его не видела, никогда не искала и ничего – совсем ничего! – о нем не знаю… Даже то, что он в какой-то степени был немцем…
А он, оказывается, помнил обо мне, и, наверно, по-своему любил, раз завещал мне что-то. Какая же я черствая пустышка, а ведь считала себя чутким и милосердным человеком!
Мне стало очень совестно перед