Я лежал, привязанный и совершенно без сил, чтобы сопротивляться узлам, сковывающим меня. Свет от горящей лампы больно слепил и прожигал глаза своей непотребной яркостью. Предметы и ощущения наводили безмерный ужас, давили своей неизвестностью и таинством происходящего. Что меня теперь ждет? Этого я не знал. Да, хотел, чтобы мое существование переполняла жизнь во всеобъемлющем смысле этого слова, чтобы мною овладевали любые, но чувства, и я бы смог познать и дотянуться до её пределов. Все же, нет, такую жизнь даже представить себе не мог, нет, я мечтал не об этом, мои подлинные стремления были пресечены и убиты еще в зародыше, они разрушились под гнетом жестокой действительности, стали призрачной дымкой на фоне терзающей мглы одиночества и безысходности. А жизнь так и осталась все такой же никчемной и жалкой, да теперь еще и под реальной угрозой. И как я и не стремился изменить ее, как и не хотел этого, за меня это сделали другие еще задолго до моего появления на свет.
2
16 марта 2060 год. Мерцающий тусклый луч чудом, пробившийся сквозь плотно задвинутые шторы, беспощадно разбудил меня, но сумел вернуть из кошмарного видения в привычную реальность, как обычно зазвенел будильник, и я как всегда поднялся с кровати, не желая вставать. Добираясь до ванной комнаты, в полудреме, опрокинул пепельницу с давно уже истлевшими окурками, и пепел покрыл мой любимый серый ковер. Но я не предал этому значения, сейчас для меня было самое главное окончательно проснуться, как и всегда начать свой ничем не приметный и не отличающийся от остальных день. Меня зовут Мелвин Грейлли. Я жил в одном из серых неприметных домов на четвертом этаже. Каждый день собирался и отправлялся на работу, занимался документами и расчетами, просиживая допоздна в бухгалтерском кресле. Добирался я до офиса пешком, но не потому, что мои финансы не позволяли приобрести какое-либо удобное средство передвижения. Нет, я этого не собирался делать, ввиду отсутствия необходимости, так как моя жизнь не отличалась насыщенностью и включала в себя лишь уединение и замкнутость. И мой маршрут по ее ровной и гладкой дороге не был богат и разнообразен, представляя собой не что иное, как прямую без изъянов и препятствий, протяженность, которой ограничивалась всего лишь в несколько метров: от дома до работы и, наоборот, в обратной последовательности. Этот путь являлся определением и характеристикой моей жизни, размеренной и обычной, которая текла своим чередом безо всяких событий и происшествий, и так вплоть до тридцати лет, которые пролетели, словно легкий прохладный ветерок и прогремели своим завершением, как громом среди ясного неба, днем раньше. Он прошел, как и все предыдущие, в одиночестве, за кружкой пива и пачкой сигарет, но это не значило, что у меня не было друзей, просто у всех были свои дела, свои личные заботы. Разве я мог винить их за это? А впрочем, за что винить, если я просто никому не был нужен. Никто и никогда особо не стремился иметь со мной близкие отношения, все меня считали никчемной и ординарной личностью. Не знаю, могу ли я даже отнести себя к этому слову «личность», я был слишком обычен и прост для него. Все обходили меня стороной в прямом и в переносном смысле, но я и сам не проявлял желание сближаться с людьми. Зачем? Я не хотел навязывать себя кому бы то ни было, все равно отдачи ощутить бы не смог. Для всех мое общество было бы только в тягость. Все смотрели бы на меня свысока, и считали бы лишь жалким своим подобием. И почти все те люди, с которыми меня все-таки сводила жизнь по мере своей необходимости, относились ко мне скептически, они не проявляли ко мне никакой интерес, думаю, не хотели опускаться до моего уровня и иметь с таким человеком, близкие отношения. И даже у тех некоторых из них, которые все же пытались проявить ко мне внимание и казаться приятелями, порывы и стремления не производили никакого впечатления искренности и участия. Я всегда боялся почувствовать какой-то подвох, какие-то скрытые намерения, считал, что никто не может относиться ко мне без каких-либо задних мыслей, безо всякой выгоды, без стремления получить что-то взамен. А с другой стороны, что я мог им дать? Свою апатию, подавленность и одиночество…
Как внутренняя, так и внешняя моя заурядность оставляла за собой право желать лучшего. Мой внешний облик не представлял что-либо неординарное, я был чуть ниже среднего роста, неприметен. Имел отнюдь не атлетическое телосложение и обычные черты лица: прямой нос, глаза серого цвета. Вьющиеся черные волосы, отдававшие серым отливом, никогда не ложились в нужном направлении и постоянно выводили меня из себя, когда, стараясь зачесать их на затылок, я опаздывал на работу и тем самым подводил свою щепетильность и ответственность. Но мне льстило, что с такими обычными внешними данными, женщины иногда все-таки проявляли ко мне интерес и повышенное внимание, хоть это и всегда оставалось загадкой. Сам я никогда не стремился первым завязывать отношения, ввиду полной уверенности в отказе с их стороны, и считал, что не стоит каждый раз убеждаться