– Мало что знаю. Вроде старший брат того старика, о ком говорил, в контрразведке служил не то майором, не то полковником и женат был на пропавшей сестре этой самой бабуси. Она тогда, девчонкой, с ними жила, родители их в войну погибли. – Он встал, вдохнул обреченно. – Ну даже если и была там какая-то тайна, так толку что? За семьдесят с лишним лет всё не то что быльем – плесенью поросло, в прах рассыпалось! Политика какая-нибудь! Мужик тот шпионом оказался, расстрелян в пятидесятом! А что там было – кто разберет! Да не о том речь! Со старухой договориться надо! Я же заботиться о ней обещал! Ну или хотя бы присматривать! Она ж как дите малое!
До Тани наконец дошло:
– Это я, значит, делать должна?!
– А что? Меня она боится, как всех чужих мужиков! Это с детства у нее, с войны! Так одна всю жизнь и прожила, никого не подпускала, даже деда того с трудом! А его-то сто лет знала! – Он посмотрел чистыми, ясными глазами, будто это было для него естественно: вешать свои заботы на другого человека. Таня до того поразилась подобной непосредственности вкупе с наглостью, что даже не смогла возмутиться.
– Как так – ни с кем не общалась? А работала как же?
– С этим тоже мутно. Образования никакого, пять классов, дальше не потянула. Поделки мастерила деревянные, вроде игрушки, как надомница, получала копейки, ну еще уборщицей. Потом инвалидность. На пенсии уже сорок с лишним лет, ну или больше…
– И всё время совсем одна?
Федор вздохнул.
– Ну не совсем… три дворняжки у нее и кошек парочка… Животные вместо людей! Больная она, в психдиспансере на учете. Ну и опеку над ней сделали в девяностые, когда черные риелторы развелись. Чтобы не пропала убогая, прости меня, Господи! – Он вздохнул еще тяжелее; видно, вся эта история придавила его сверх меры. Он о себе-то с трудом мог позаботиться, а тут еще это…
Таня поскребла носком туфельки торчащий из земли кусок арматуры. Представила себя со стороны – в пышном светлом платьице на замызганной скамейке, рядом с лужей. А впереди сумасшедшая старуха с кучей собак и кошек. Весело рассмеялась над собственной глупостью. Как отец учил: «Над собой смеяться – лучшее лекарство! И еще: никогда не отступай перед трудностями!»
А она и не думает отступать, тем более перед такими интересными трудностями.
Девушка резко встала и пошла в обход лужи.
– Который дом?
– Вон тот! Третий подъезд справа! – Федору будто передалось немного бодрости.
…Четыре ступеньки, крыльцо, серая железная дверь с кодовым замком. Она дернула его за рукав, чтобы спросить цифры. Вместо ответа лишь испуганный взмах руки, потом неловкий шаг на газон и стук в приоткрытое окно первого этажа.
– Серафима Васильевна, вы дома?! – Стекло звенело и дребезжало, голос старался казаться смелым. – Это Федор, от Николая Ивановича! Слышите?
– Слышу, слышу, окаянный! Сказала же, не приходи!
Разноголосый заливистый лай смешался со звоном