Пассажиров мало. Это, в основном, деревенские жители, возвращающиеся домой. Почти все они задремали, и я, слыша их дружное сопение вокруг, тоже постепенно начинаю клевать носом. Моя голова то и дело падает на бок и стукается о плечо Федора. Он аккуратно перекладывает ее на другую сторону и продолжает изучать карту нашей области, которую прихватил с собой.
Деревня, в которую мы едем, обозначена на этой карте маленькой точкой. Интересно, что Федор там разглядывает?
Мои размышления прерываются сами собой – автобус останавливается. Приехали. Меня разморило, и я вяло выбираюсь на воздух, волоча за собой сумку. Федор, напротив, оживлен и весел, бодро подталкивает меня в спину:
– Быстрей! Быстрей! Ты похож на размороженную курицу, но я сделаю из тебя человека. Через две недели тебя никто не узнает!
Я плетусь с ним по пыльной деревенской улице, думая о том, хочу ли я, чтобы меня через две недели не узнали?
Мы проходим через всю деревню, направляясь к самому крайнему дому. Каким-то образом, Федор уверенно находит дорогу.
Домик совсем небольшой, можно даже сказать, маленький, и довольно древний на вид. Окна у него почти вросли в землю. Зато чердак выглядит совсем по-другому, внушительно и крепко. Он как бы придавил своей тяжестью домик, весь согнувшийся под ним.
Дом стоит на самом краю обрыва. Внизу течет речка с густо заросшими берегами. Мы останавливаемся у запертой калитки и топчемся в нерешительности – видно, Федор все же не очень уверен, что правильно нашел дорогу. Пока он пробует открыть калитку, я оглядываю окрестности.
Погода ясная и воздух неправдоподобно прозрачен. Одинаково четко видны деревья за домом и возле речки. Кажется, я даже различаю отдельные листочки.
Задрав голову, смотрю на чердак. Он невольно притягивает внимание: темный, похожий на огромную нахохлившуюся ворону, и словно бы тоже разглядывает меня своим единственным глазом – чердачным окном.
Мне становится немного не по себе, но в это время из домика навстречу нам выскакивает бабушка Федора.
Ее не успели предупредить о нашем приезде, и она прямо не знает, куда нас теперь усадить. Но когда Федр сообщает ей, что мы пробудем в деревне не меньше двух недель, она быстро успокаивается, понимая, что успеет еще порадоваться. Времени ей на это вполне хватит. Даже слишком, я думаю, если принять во внимание новое увлечение Федора.
Бабушка усаживает нас за стол и перед нами появляются огромные кружки с холодным молоком. В тарелке лежит, нарезанный толстыми ломтями, свежий хлеб. В блюдце налит желтый, тягучий мед.
– Вот это пища для настоящих мужчин! – говорит Федор, и мы набрасываемся на еду с таким аппетитом, что бабушка завороженно смотрит на нас, подперев щеку рукой. На лице ее ясно видна жалость к городским заморышам.
Отяжелев,