беззубо-одиноко,
лениво кот валялся возле ног,
и, одурев от пряностей востока,
чихал и фыркал под столом щенок,
я там была,
когда мне было двадцать,
я там жила недолгие семь дней,
и, помню, не хотела возвращаться
в страну снегов, тоски и снегирей
от миндаля в крупинках мелкой соли,
от непонятных и чужих людей,
от узких улиц,
моря и магнолий,
но почему – не знаю – хоть убей.
Зима
зима, зима…
и пауза в словах,
многозначительна снегов холодность
на улице, во мне и в моих снах,
исходников расходных безысходность,
снуют по мерзлым веткам воробьи,
чирикают о всякой канители,
и как-то глупо думать о ту би,
ту би или не ту, ну, в самом деле,
зима, зима…
паскудная пора,
да ерунда, сезонная подробность,
обычный лед в обычности ведра,
пришедшего от времени в негодность,
и тут уж хоть крути, хоть не крути,
но и весной того, что не успели,
нам не успеть, растает снег, ручьи
домоют что не вымели метели,
зима.. зима..
спокойна, как мертвец,
меланхоличность дров и непригодность
ни черных древ, ни пастбищ для овец,
ни вычурных лошадок иноходность,
я разбиваю взгляд, до глубины
зимующей пытаясь доглядеться
осколками зрачков в глаза зимы,
она мне лед прикладывает к сердцу,
и замирает весь круговорот,
я из ледышек складываю слово,
направо слева и наоборот,
одно и то же, пошло, бестолково.
ушла б в запой, да толку от него,
еще сильней раскачивает кресло,
я б умерла, но только до того,
как началось сознательное детство
Паломники
еще болит, но шепотом, злорадно
посмеиваясь в скрюченный кулак,
прореха в заколоченной парадной
и в дворницкой соломенный тюфяк,
а во дворе сигают через лужи
забытые отцами пацаны,
танцуют под шуршанье погремушек
короткие оборванные сны,
очнулись проржавевшие качели,
стесняясь, горки прячут наготу,
и, наконец-то, линзы не потеют,
шарфы не приближаются ко рту,
и даже взглядом чувствуется запах
сырой и освежеванной земли,
и тщательней приходится мыть лапы,
дыханье рвется, сердце истерит,
с утра неровность скользкая дороги
к обеду превращается в ручьи,
переобутые машины, мысли, ноги,
пьянющие, а потому ничьи,
свободные в полете несвободном,
обмануты весною и собой,
паломниками взбалмошной погоды
уходим в предсказуемый запой,
щипковые