– Для тех, кто этот пирог печет. – ответил Термз. – Запомните, господа, хорошенько запомните, если те, кто печет вам пироги, будут из раза в раз наблюдать, как вы набиваете свои утробы, не делясь с ними хотя бы крохами, в один прекрасный миг вместо пирога этот нож перережет вам глотку. Не забывайте, что нож приносят тоже они.
Глава 14. Первые дни в камере.
Гремя цепями, Блойд плелся за конвоиром по мрачным тюремным коридорам, едва переставляя непослушные ноги. Солнечного света, проникавшего сквозь редкие окошки-бойницы, было очень мало. Даже вел он себя совсем по-другому, не как в просторных залах дворцов, к которым Блойд успел привыкнуть. Там свет был свободен и неудержим. Он врывался сквозь огромные окна парадных залов и с буйным юношеским задором носился по просторам галерей и анфилад, рассыпался блестящим бисером в хрустале многочисленных люстр, в лабиринтах зеркал, в золоте резных украшений, умножался, отражаясь в блеске великолепного убранства, радостно проникал повсюду, не оставляя тени ни малейшего шанса. Он кружился в нескончаемом вальсе, увлекая за собой легкие невесомые пылинки, вспыхивающие мириадами золотых искр в его волшебных лучах.
Даже в рыбацкой хижине, где прошло детство Гута, свет был не такой, как здесь. Его было меньше, чем во дворцах, и он не был столь бесшабашно весел. Он был спокойным и неторопливым, он был мягким и теплым. С первыми криками петухов он тихо и ласково рассыпался сквозь редкую ткань нехитрых занавесей, запрыгивал на полати к спящей ребятне, путался в их соломенных вихрах, легонько щекотал веснушчатые носы, а затем, нагнав в сенях уже вставшую мать, отправлялся с ней трудиться до самого заката. Да, там свет был трудягой. Но и там он был свободен.
Здесь же, в Крепости, солнечный свет будто продирался, втискивался в узкие щели бойниц, вваливался в узкий проход и застывал куцым пятном на темной каменной стене напротив, прикованный к ней незримыми, но прочными оковами. Обессилев, он не пытался бороться, не вырывался в стремлении развеять собою нависший со всех сторон мрак. Он вообще был лишен всяческих стремлений. Он покорно замирал на стене, повторяя очертания впустившего его сюда окошка и с тоской взирал на оставшееся снаружи небо. Здесь, как и все остальные, свет тоже был узником. К вечеру он тихо угасал, тускнел, растворялся в поглощающей его тьме и в конце концов вовсе умирал до следующего восхода, повторяя судьбу каждой из жертв Крепости.
Блойд старался не отставать от идущего впереди охранника, освещающего дорогу нервно горящим факелом. Но ноги его не слушались, шаг сбивался, цепи то и дело валились на пол, ударяя по босым ногам. Второй солдат, шагающий следом, время от времени подгонял узника короткими, но сильными толчками ружья в спину, вызывая тем самым невыносимую боль. Боль эта, родившись на поверхности кожи, не затихала, не умирала тут же. Она проникала сквозь