Ответа по-прежнему не было. Может быть, она просто собирала вещи Алекса, чтобы бросить мне их в лицо вместе с ребенком.
И договором с выделенным условием приезжать до шести часов.
Выждав минуту на крыльце – интересно, обойдется ли мне это еще в один доллар? – я слегка разозлилась. Сколько она намерена отмалчиваться? Я постучала в дверь костяшками пальцев.
– Миссис Фернклифф, пожалуйста, – умоляла я. – Извините за опоздание. Правда, я сильно задержалась. Простите, я ужасная мать. Простите за все.
И по-прежнему никакого ответа.
Наконец из-за двери послышался строгий голос миссис Фернклифф:
– Уходите. Уходите, или я звоню в полицию.
– Да, разумеется. Просто дайте мне забрать Алекса, и мы поедем.
А потом миссис Фернклифф сказала такое, отчего меня словно пронзило электрическим зарядом в несколько гигаватт.
– Алекса больше нет.
Резко перехватило дыхание.
– Что?
– Его забрала социальная служба.
Теперь электрический заряд пробежал с ног до головы. Я знала, что миссис Фернклифф была строгой, но это уже похоже на патологию.
– Вы передали его социальной службе только потому, что я опоздала на двадцать минут? – взвыла я.
– Я не делала ничего подобного. Они пришли и забрали его несколько часов назад.
– Что? Почему? Что за…
– Спросите об этом у них. А теперь убирайтесь. Не хочу, чтобы вы появлялись у моего дома.
– Миссис Фернклифф, почему социальная служба забрала Алекса? Я просто не понимаю, что происходит!
– Ладно, – будто сплюнула она. – Мне всё про вас рассказали. Надеюсь, они увезли ребенка как можно дальше от вас.
– Что вы несете?
– Я звоню в девять один один.
– Но не могли бы вы просто… поговорить со мной? – Никакого ответа. – Пожалуйста, миссис Фернклифф, прошу вас…
Но она не отзывалась. Я слышала ее голос по ту сторону двери – она нарочно громко говорила – сообщавший полиции Стонтона, что к ней ломятся в дверь и она боится за свою безопасность.
Понимая, что у меня нет выбора и что непоколебимая миссис Фернклифф вряд ли передумает, я спустилась с крыльца и вернулась к машине.
Сидя за рулем, я понимала, что должна найти Алекса, но была слишком ошеломлена, чтобы собраться с мыслями и придумать, как действовать дальше.
Мне всё про вас рассказали. Надеюсь, они увезли ребенка как можно дальше от вас.
Что это вообще могло значить? Алекс не голодал. На его теле не было синяков. Да и не могло быть: мы никогда не били его.
Все, что могло прийти мне в голову – так это то, что в соцслужбу на меня просто кто-то настучал. Если вы, подобно мне, воспитывались, переходя от одной приемной семьи к другой, то наверняка знаете этот тип людей: эдакий подлый, мерзкий, мстительный подвид человека, который станет пользоваться прикрытием социальной службы как оружием, строча анонимки на соседей, коллег