– Жив, контужен?
Алексеев пошевелился и попытался пошутить:
– И не то и не другое, но чувствую, что из меня выходит кровь.
Голубев с помощью других бойцов перенёс друга в укрытие, где ему закрыли, чем могли, на груди зияющую рану от осколка. Егор открыл глаза и прошептал побелевшими губами:
– Это моё третья серьёзное ранение, остальную мелочёвку я не считаю.
Кузьма Трофимович посмотрел на расползающееся кровавое пятно на груди Егора.
– С такой раной тебя срочно надо в армейский госпиталь. Сейчас мы мигом тебя туда доставим. Держись, парень, не закрывай глаза, – Голубев достал фляжку, потряс её, посмотрел на Николая, – положите раненого на телегу, а я тем временем сбегаю к озеру за водой, – Кузьма Трофимович юркнул за угол сарая, и в это время там же разорвалась мина.
Егор вздрогнул и потерял сознание.
Голубев лежал на берегу озера головой к своей родной деревне. Мужчина был ещё жив, он видел вдали берёзы и думал: где-то совсем близко, по военным меркам, живёт его семья, которая будет жить в веках, потому что он дал жизнь большому потомству. Оно без всяких сомнений будет помнить о своём отце, деде, прадеде. Прасковья – сильная женщина, получив треугольник с сообщением о его смерти, отголосит и продолжит поднимать детей. Помогут ей в этом и добрые люди, а он с честью выполнил долг перед семьёй, перед народом, перед Родиной. Кузьма Трофимович закрыл глаза, но потом они снова открылись и, уже самостоятельно, не посылая сигналов в мёртвый мозг, продолжали смотреть на берёзы, которые были уже свободны от фашистской нечисти. А где-то там за ними и за речкой на склоне холма в небольшой деревушке продолжала жить беременная Прасковья с пятью детьми, которая ещё не знала, что стала вдовой.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Алексеев окончательно пришёл в сознание лишь во фронтовом госпитале. Егор лежал на кровати в общей палате вместе с другими бойцами, и первая осознанная мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что это его третье ранение, а поскольку Бог любит троицу, то ранений больше не будет. Эта мысль никак не хотела уходить из головы, крутясь по какой-то орбите, стуча в виски и ударяя по взвинтившимся нервам парня. Егор даже стал побаиваться её настойчивости, думая: а не намекает ли она ему о смерти. Он ведь собирался воевать и дальше, если не будет четвёртого ранения. А то, что же будет? Напрашивалось два вывода: это или смерть, или его вообще больше не ранят, во что на войне трудно поверить.
Однажды утром, проснувшись от прикосновений медицинской сестры Раечки, которая пришла делать укол, Алексеев почувствовал в душе лёгкость, а в голове ясность. Назойливая мысль о ранениях и о том, что Бог любит троицу, улетучилась. Вместо неё в душе поплыло предчувствие чего-то хорошего, значимого, которое должно