я не Маяковский, просто один из тех,
кого Вы в прошедшей жизни наприручали.
«Вот вроде невысокий, щуплый, с бородой, будто позаимствованной на вечер – нелепый, одним словом, но ведь цепляет», – подумала Светлана. Как только Николай, именно так звали парня, начинает читать свои стихи, сразу забываешь, кто перед тобой стоит. Хочется слушать, открыв рот. Вот так часто в жизни и бывает, что за скромной, а иногда и отталкивающей оболочкой скрывается хрупкая душа. Раз надорвёшь, два – и живого места на ней не останется…
– Спасибо всем, кто пришёл, – мягкий смущённый голос прервал её мысли, – читать на площади это одно, а вот так, почти глаза в глаза – страшно было, – робко улыбнулся бородач. Он уже дочитал последнее стихотворение и неловко раскланивался на импровизированной сцене.
– А можно автограф? – наперерез медленно утекающим из-за столиков людям кинулась Натали.
Светлана не успела даже моргнуть глазом, а Ната уже трясла перед её лицом всё той же мятой салфеткой, на обратной стороне которой теперь красовался электронный адрес поэта.
– Ветка, – мечтательно вздохнула она, – представляешь, он обещал мне ответить… – девушка уже мысленно составляла сценарий каждого диалога, прописывая реплики так, чтобы у парня не осталось никакого иного выхода, кроме как влюбиться раз и навсегда.
– Представляю, – Светлана улыбнулась уголками губ и обняла подружку, которая светилась от радости, – а теперь давай по домам, а? Спать хочу не могу. И на зарубежку рано вставать.
– Ну пошли, пошли, – всё так же светясь проворчала Натали.
Девчонки уже садились в попутку, когда двери «Паприки» снова распахнулись и пропустили Николая. Он, заметив девушек, помахал рукой и, обернув вокруг шеи зелёный шарф, зашагал в противоположную сторону. Ната снова улыбнулась.
***
Паше снился долгий и выматывающий сон, будто поставленный на репит.
Снова и снова он встречал в общаге девушку с большими наивными глазами и облаком белокурых волос. Она сидела на подоконнике среди разбросанных рюкзаков и пивных бутылок. Ребята, дружно заснувшие после очередной попойки, разлеглись кто где: на диване, в чугунной старой ванне, на полу в кухне и коридоре. Он перешагивал через груды неподвижных тел и не понимал только одного – что здесь делает она?
Девушка улыбнулась так радостно, что ему, окостеневшему в собственном сером отупляющем безразличии ко всему живому, вдруг до слёз стало светло на душе. Он подошёл к ней и, сорвав с шеи кулон, вложил его ей в узкую ладонь. Этот кулон в виде кленового листочка ему подарил в детстве отец. Папы давно уже рядом не было, но деревянная подвеска на кожаном шнурке продолжала висеть на шее, согревая в самые сложные моменты жизни. Пашка рос, крепчал, один шнурок сменял другой, и только подвеска оставалась неизменной. Это была единственная вещь, с которой он никогда не расставался. И вот теперь он отдал его незнакомке. Отдай он ей своё сердце – это значило бы гораздо меньше.
Он проснулся от боли в правой руке, сжимающей