Глаза. Они были неподвижны и безжизненны.
– Бернардо! – раздался издалека надрывный женский голос.
Он вздрогнул.
– Бернардо, кто-то посмел отключить его! – голос женщины был на пределе своих возможностей и приближался к холлу.
Жена Бернардо, словно обезумев, тараторила себе под нос невнятные слова: ее сухие губы застыли приоткрытыми, и лишь язык хаотично метался от неба к нижней челюсти.
– Не горит… Не горит…
Бернардо с усилием поднялся с кресла и в полумраке разглядел свою жену Агнессу. Ее лицо оцепенело на безликих окнах, выходящих в сад.
– Все хорошо, милая. Я сейчас же дам распоряжение, и освещение во дворе вновь зажгут. Это какое-то недоразумение… – вздохнул Бернардо и спрятал в своих объятиях Агнессу, которая больше не могла сдерживать слёз. – Бьянка! Подойди.
В соседнем зале послышался стук каблуков. Служанка с короткой стрижкой в тщательно выглаженном голубом фартуке спешила на зов работодателя и наспех вытирала мокрые пальцы о салфетку.
– Вы меня звали, синьор Марино?
– Звал. Фонари в саду. – грозно кивнул он сторону окна. – Кто их отключил?
Бьянка растерялась и нахмурила тонкие брови, прорисованные черным карандашом.
– Я… Уже поздно, и я решила погасить свет.
Агнесса вырвалась из объятий Бернардо и коршуном замахала руками:
– Никогда! Никогда не смей его отключать! Слышишь?
– Тише, тише, милая. Присядь. – успокоил жену Бернардо и помог сесть.
Бьянка проглотила ком и с ужасом ожидала своего увольнения.
– Простите меня, синьора Марино. Я не хотела…
– Не извиняйся, Бьянка, Агнесса немного вспылила. Ты же знаешь, что наша дочь пропала?
– Ко…Конечно. – неуверенно кивнула она.
– Ты работаешь у нас недавно, поэтому не знаешь о некоторых негласных правилах этого дома. Когда наша Анна уходила из дома вечером, мы не отключали свет в саду до тех пор, пока она не возвращалась. Всем это известно, поэтому имей в виду, нельзя отключать фонари до прихода Анны домой.
– Но ведь ее нет уже несколько дней…
– Бьянка!
– Я вас поняла, синьор Марино. Извините…
– Можешь идти.
Девушка молниеносно прокрутилась на каблуке назад и, скатав губы трубочкой, с облегчением освободила переполненные воздухом легкие. Стук ее каблуков в полубреду отдалялся от ушей Агнессы. Она запрокинула голову.
Проклятое кресло – оно словно было облито смолой, тело в нем мякнуло белым свежим хлебом в молоке… Сколько ночей она не смыкала глаз – две, три? Ровно столько, сколько ее девочка не появлялась на пороге своего дома.
Агнесса издала истошный всхлип, вырвавшийся прямо из глубины, словно его сдерживали сотни стен, но оборона была разбита. Лицо женщины налилось красками рябинового вина и исказилось в гримасе. Боль была невыносимой: всхлип за всхлипом. Всхлип за всхлипом…
Освещение в саду вновь озарило зеленые насаждения и массивные ветви, и в холле стало немного светлее. Тени пламени на стенах слились с силуэтами изящных деревьев. Бернардо подошел к окнам и поднял глаза на небо: розовый румянец восхода, было около пяти утра.
Плач Агнессы за спиной внезапно стих. Бернардо обернулся к жене и увидел ее взгляд, прикованный к журнальному столу: новый выпуск «Fortune» лежал среди прочей макулатуры. Она бережно взяла его в руки и трепетно провела холодной ладонью по глянцевой обложке.
– Прекрасное вышло интервью. – выдавила она. – Анна была такой счастливой, помнишь? Как воодушевленно она рассказывала о своем новом пейзаже.
Женщина прикрыла веки, вспоминая события этого дня. Ее густые брови еле заметно затрепетали, а по щеке пробежала слеза.
Агнесса вновь открыла веки. На обложке красовалась семья Марино – ее семья. Муж держал ее за руку, сидя в хозяйской раскрепощенной позе на кожаном диване, а Анна стояла рядом, деловито сложив изящные кисти, и улыбаясь своей широкой ослепительной улыбкой, за которую боролись все журналисты Флоренции. Единственная дочь. Любимая дочь. Драгоценная.
– Я был так несправедлив к ней, Агнесса. – проскрипел Бернардо, растирая слёзы по всему лицу. – Мои упреки, нотации… Я был зол на нее из-за отказа участвовать в нашем семейном деле… Господь всемогущий, вдруг она сейчас сидит где-то и думает, что отец ее не любит?!
Он спрятал лицо в ладонях, и сквозь них послышались глухие голоса слёз.
Агнесса сжала губы и легла грудью на сгорбившегося поникшего мужа, прильнув мокрой соленой щекой к надежной спине.
– Как же мы теперь будем жить, Бернардо? Прошло уже 4 дня…
Время играло в свои игры, и на этот раз оно было отнюдь не стороне Марино.
Сад за окнами насыщался ранними утренними лучами, а усталость все больше и больше