Сталкер заметил гримасу Миши:
– Извини, дружище. Забыл про твою рану.
И тут же добавил:
– Считай, что прошел свое первое боевое крещение, а раз жив остался, то оно вышло удачным. Теперь девки проходу не дадут, ты же с такой тварюгой наверху встретился, а ничего, цел.
В туннеле было прохладнее, чем на родной станции, жар и чадящая копоть от костров остались позади, уступив место сырому воздуху перегонов.
– Знаешь, Миш, когда я был в твоем возрасте, никогда не задумывался о будущем, жил беззаботно, строил планы, влюблялся. Казалось, я все успею, весь мир лежит передо мной. И вдруг этого привычного мира не стало.
Немов переложил факел из правой руки в левую, поправил лямку свисавшего через плечо рюкзака, из которого торчали запасные факелы, и повел широкими плечами.
– Порой, когда кажется, что хуже уже быть не может, с оптимизмом начинаешь смотреть в будущее. Будущее, которого нет… Вот такой вот получается парадокс. Каждый следующий день начинается с осознания того, что ты проснулся и все еще жив. Лампочки в сорок ватт и костры давно заменили солнечный свет, туннельные сквозняки – свежий ветер, а платформы и служебные помещения станций – уютные квартиры и дома наверху. Человек больше не властвует в мире, который лежит на поверхности, он проиграл битву за планету Земля, проиграл сам себе, но не остановился в своих стремлениях покорить себе подобных. В новом мире, ограниченном стенами и туннелями, пронизывающими земную твердь на сотни километров, мы продолжаем гнуть свою линию, убиваем друг друга, чтобы захватить новые станции, как будто мало нам общей опасности в виде мутантов и тварей с поверхности. Если бы ты знал, что потерял человек… Ты еще слишком молод, и тебе проще воспринимать окружающую действительность, поскольку ты не видел мой мир.
Так хочется снова увидеть летний дождь, посидеть на берегу реки, бросая камни в воду, почувствовать запах скошенной травы на лужайке, вдохнуть полной грудью свежий воздух. Так хочется… – голос сталкера дрогнул, – обнять ее…
Туннельные своды терялись в темноте, обрывки кабелей свисали со стен, тянулись вдаль нескончаемые, изъеденные ржавчиной рельсы.
Молчание затянулось, нарушаемое лишь звоном изредка падающих со сводов туннелей капель да потрескиванием факела, освещающего путь. Миша не знал, что такое летний дождь и запах травы, как он ни старался, но представить этого он не смог. Но боль от утраты родных и близких он уловил в голосе Немова – это чувство было знакомо практически каждому жителю катакомб и подземелий московского метро. Его родители… Отец, спину которого он видел на фотокарточке, и мать, давно сгинувшая в туннельных перегонах. А сколько еще людей погибло на поверхности во время вылазок или умерло от лучевой болезни! Все они стали близкими и родными для каждого обитателя станции Орехово за годы, которые жители провели в темноте, словно кроты, зарывшись в землю.
– Неужели люди выжили только здесь, в московском метро? – решился Миша задать вопрос, который