Сегодня пришло время отправиться в библиотеку на площади Медборъярплатсен. Сесть в самый дальний угол у компьютера, откуда он увидит всех, кто входит и выходит, а его никто.
Эйч Пи вставил флэшку в компьютер и стал ждать открытия файлов. Затем запустил защитную программу, указанную на первой строчке в директории.
«Сканирование файлов… пожалуйста, подождите», – сообщило маленькое диалоговое окно одновременно с тем, как запрыгал отсчет времени. Обычно на проверку на предмет шпионских программ и попыток несанкционированного доступа уходило не более минуты. Затем – пятнадцать минут, дольше он себе оставаться в Интернете не позволял; а с учетом событий последних дней придется еще сократить время сеанса.
Он нетерпеливо топал ногой под столом и грыз заусенец. У него есть еще полгода… Шесть месяцев, сто восемьдесят суток для того, чтобы выработать какой-то план, найти выход, придумать стратегию, с помощью которой он сможет высвободиться из дьявольского капкана, в который попал. Из беды, в которую они попали… Потому что, как бы он ни крутил и ни вертел это дело, нельзя было игнорировать тот факт, что каждый раз, как они с Беккой оказываются поблизости друг от друга, ее все больше втягивают во все это. А после встречи в лесу, когда она свела его с Гейм-мастером, хорошо забытое и, по меньшей мере, неприятное ощущение стало напоминать о себе снова и снова.
Дядя Таге, так она назвала его. Утверждала, что он – один из старых сослуживцев отца, когда тот был резервистом. Будто бы они – она, он и отец – якобы даже ездили к этому деду на дачу, когда были маленькими. Конечно, Эйч Пи пытался рассказать ей правду, но абсолютно безуспешно. Она так и не поверила в его историю с Игрой, несмотря на все его предыдущие попытки объяснить ей, в чем дело. А вот этого дядю Таге приняла без тени сомнения. Черт, у нее даже голос смягчался, когда она говорила о нем, так же, как когда они с ней говорили об отце. Видимо, по прошествии времени ее воспоминания о папаше побледнели. Наверное, через несколько лет она и вовсе забудет, как тот его, Хенке, бил. Забудет, сколько раз эта тварь лгала теткам из опеки и врачам, уговаривая ее и мать подтверждать свои байки. Нет уж, как он ни пытался справиться с бурлившей в нем ненавистью, как только речь заходила о старике, ничего не получалось. И то же самое касалось и «дяди Таге».
Ненавистью и – let’s face it[22] – ревностью…
Всего какой-то год назад Эйч Пи ни за что в этом не признался бы; не признался бы в том, что ревновал и к папаше, и к Дагу. Как если бы они крали у него его Бекку, превращая ее в какого-то другого человека. Которого он едва знал. Совершенно чужого.
Таким образом, ревность и ненависть – старая добрая парочка, замешенная к тому же на его собственной заниженной самооценке, – очень эффективно не давала переубедить сестру в том, кем на самом деле был Таге Саммер.
Но он едва ли ее осуждал. Ведь факт и то, что его собственная история звучала настолько невероятно, что он, черт возьми, с трудом