Даже теперь, когда я мысленно возвращаюсь к тому дню, мне кажется, что это было больше похоже на сон.
Женщина сказала, что я могу оставаться у них, пока ко мне не вернется память. Заглянув за ворота, я и впрямь почувствовал себя как дома. Казалось, что я долго шатался по каким-то темным местам и наконец-то нашел дорогу домой.
Знаете, как красив яблоневый сад в июне?
Приятно было просто смотреть на зеленые яблочки, еще совсем маленькие, гроздьями свисающие с веток. Когда я показал на них, женщина улыбнулась и произнесла: «Просто немножко подожди, пока они созреют, – тогда ешь, сколько влезет».
И в этот момент темная комната в моем сердце провалилась куда-то в самые глубины подвала моего подсознания.
Да, я могу жить здесь! Да, я могу обрести новую жизнь! Больше не надо никуда бежать, не надо постоянно озираться по сторонам, трепеща от страха!
Я прожил там пять или шесть лет.
Как и сказала мне женщина, никто не запрещал мне, когда яблоки созрели, наедаться от пуза – хрустеть ими, пока рот не слипался от сладости. Девчонки по утрам собирали опавшие за ночь яблоки. Все остальные ели помятые или червивые, но я обирал самые крупные, самые зрелые яблоки прямо с веток. И все же женщина ни разу и словом против этого не обмолвилась – лишь смотрела на меня с теплой улыбкой на лице.
Если б не эта песенка – если б я ее тогда случайно не услышал, – то я так и жил бы в том саду, глядя, как наливаются яблоки, подрезая ветки, прореживая кроны и опрыскивая деревья инсектицидами.
В тот день я вытащил на двор поломанные ящики для яблок, чтобы сколотить их заново. К тому времени у меня тоже появились свои обязанности по дому – даром я свой хлеб не ел. Яблони были еще не в полном цвету, но все яблоки из погреба мы уже продали и теперь наводили в нем порядок.
И тут при звуке песенки из стоящего рядом радиоприемничка моя рука с молотком замерла в воздухе.
Эта песенка буквально вонзилась мне в уши, мое сердце затрепетало, и я ощутил удушье.
Поначалу не понял почему.
Вытер со лба холодный пот, с усилием выдохнул. Но тревога и страх никуда не девались. Рука, держащая молоток, задрожала. Ощутив дурноту, я поспешно выключил радио, но уже понимал, что происходит нечто ужасное.
Бросился на землю и увидел молоток у себя в руке. Песенка продолжала назойливо крутиться в голове. Я ведь вроде рассказывал о самом раннем своем воспоминании? Ну да – про тот день, когда я едва не задохнулся, придавленный подушкой. Так вот: другое воспоминание, столь же глубоко врезавшееся мне в мозг, – это та самая песенка.
По-моему, это было, когда я еще едва умел ходить и самостоятельно передвигаться по комнате. Не знаю почему, но мать била меня смертным боем. Когда я начинал плакать, она могла затащить меня в ванную, засунуть в наполненную ванну и окунуть мою голову под воду. И, наблюдая, как я задыхаюсь и корчусь от муки, негромким равнодушным