Я вспомнил одного своего товарища, мы работали вместе. Однажды он в разговоре о достоинствах автомата Калашникова рассказал мне, как они с другом пристреливали свои автоматы по головам афганских женщин, что в это время шли за водой. Причем рассказал это так, между прочим, именно восхищаясь качествами самого автомата:
– Короткими очередями за пятьсот метров голову напрочь отрывает!
Я его потом с женой и сыном видел, хорошая семья. Идут не спеша, гуляют, он жену за плечи обнимает, впереди дитя бежит. Может, у тех, на чьих головах автоматы проверяли, тоже дети были? Не знаю, как там у него дальше по жизни сложилось. Хотя я, наверное, слишком впечатлительный.
Как-то владыка, а он сам из троицких монахов, рассказал нам о том, как до сих пор в лавре рассказывают о том самом известном приезде Димитрия, будущего Донского, к преподобному Сергию. Ведь великий князь взял монастырь чуть ли не в осаду, требуя от святого, во-первых, благословить его на битву с Мамаем, а во-вторых, откомандировать в мир схимников Александра и Андрея, бывших Пересвета и Ослябю. Дело в том, что эти монахи в миру были боярами и опытными воинами. И их помощь понадобилась князю в такой ответственный момент именно в боевом строю. По всей видимости, Пересвет и Ослябя, овдовев и вырастив детей, не стали искать утех с девицами, хотя, наверное, могли себе это позволить, а ушли в монастырь. Благочестие было в народе, вспомнить хотя бы родителей преподобного Сергия или преподобного Александра Свирского. Под старость было в обычае уходить в монастырь. Молился народ, каялся. Готовились к встрече с Богом. Кто тогда слышал о каких-то там «синдромах».
Кстати, у святителя Василия Великого есть рекомендация воинам-христианам после войны три года не подходить к причастию. И это все при том, что убивать врагов считалось делом богоугодным. Человек должен был очиститься от ненависти, страха и самое главное – от греха убийства человека. Ничто, как пролитая нами кровь и ненависть, не привлекает лукавого.
В наше время так не принято. Сейчас с воинами все больше психологи работают. А что может сделать психолог там, где стоит вопрос именно о душе, а не о коже. Кому она, эта душа, в конце концов достанется? Помню, дочь приходит из университета и объявляет:
– Наш преподаватель психологии заявила, что души у человека нет. Что тогда преподает этот психолог, если души нет?
Мне отец Виктор рассказал такую