Я то входил, то выходил глотнуть свежего воздуха. Ребята смотрят на меня с удивлением: «Что за дед такой?»
Я еще забыл сказать, у старца на шее на простой веревке куча крестиков висела и образков, много, килограмма на два весом. Видимо, как кто-то дарил ему крест на молитвенную память, так он и надевал его на себя и носил, словно вериги. Мало того, что в парилке жарко, так еще и такая «цепь» на шее. Ведь металл разогревается и начинает тело печь.
Наконец, оставшись в парной в одиночестве, старец с видимым удовольствием надышался горячим воздухом, а потом вышел к нам. Восхищенная молодежь, не зная, кто мы, принесла нам по кружке пива в знак «глубокого уважения». Правда, батюшка пиво пить не стал, а я, как лицо к нему приближенное, «испил чашу славы» за нас обоих.
Уже как домой ехать, спрашиваю:
– Дед, как ты такую жару терпишь? Мы вон молодые, а из парилки все убежали.
– Опыт, Витенька, даже отрицательный опыт приводит к навыку. Много лет назад, когда я был таким, как ты, отбывал срок в одном из концлагерей недалеко от Магадана. Охраняли нас солдаты. Представь, какая у них была служба – охранять народ от его врагов, и в первую очередь от нас, людей верующих. Почему-то отношение к нам со стороны охраны было самое отрицательное, даже к ворам и убийцам они относились человечнее.
Напьются солдатики, хочется как-то развлечься, а что придумаешь: кругом вечная мерзлота, никаких селений, сплошная тундра. Вот и придумали они нас, священников да монахов, в бане парить. Набьют нами парную, как селедок в банку, и греют ее. Хорошая была парная, разогревалась, наверное, градусов под сто пятьдесят, а то и больше, благо угля хватало. А сами ждут под дверью, когда мы кричать начнем. Хочешь выйти, выпустят. Кричи, что Бога нет, и иди. Так они сперва всех сердечников убили, потом стариков укатали, больных и слабых, а мы, молодежь, выжили. Так что на учили меня, Витенька, париться. На всю оставшуюся жизнь научили.
Слушал я рассказ отца Виктора и вспоминал поездку в Бутово, на известный расстрельный полигон. Там в ноябре тридцать седьмого были казнены наши священники, а потом еще одиннадцать отцов из соседних храмов. Досталась мне на память о поездке книга о тех, кто погиб на Бутовском полигоне. В ней множество фотографий из расстрельных дел. Смотришь на этих людей, и насмотреться не можешь, какие глаза, какой в них ум, сегодня такие лица редко встретишь. Особенно запомнились фотографии священников и аристократов. Вот две категории людей, не терявших человеческого облика даже перед лицом смерти. Одних поддерживала вера, других удерживал долг чести.
Но больше всего меня поразили лица и судьбы палачей. Оказывается Москву и область в течение практически тридцати лет «обслуживала» расстрельная команда из двенадцати стрелков. По приблизительным подсчетам получается, что за каждым из них, как минимум, жизни десяти тысяч человек. Легендарные личности, такие как знаменитый латыш Магго. Он наловчился убивать еще в Гражданскую. Обычно