Фотография была черно-белой и слегка размытой, словно ее пересняли с небольшой и потрепанной карточки. На ней перед каким-то предметом, похожим на теннисную ракетку, стояли двое мужчин, настолько разных, что наводили на мысль о специально составленном дуэте актеров. Первый, лысоватый и улыбчивый, был, скажем, обаятельным аферистом, который бежал из тюрьмы, уговорив выломать решетку соседа по камере, нескладного угрюмого водопроводчика с носатым костистым лицом, зря обвиненного в краже бриллиантовых сережек из ванной комнаты графини. Или первый мог оказаться опасным неуловимым маньяком, а второй – трудягой-полицейским, с виду недалеким, но на деле необычайно хитрым и с бульдожьей хваткой. Или, например, они оба были полицейскими, напарниками, и первого, отчаянного сорвиголову, потом застрелили мафиози, а второй, честный служака, всегда вроде бы недолюбливавший партнера, воет от горя, стоя на коленях перед трупом, а потом идет убивать преступников, так что город захлебывается в крови, пока он не добирается до самого главного, который молит о пощаде, и носатый молча ждет, пока тот закончит со своими жалобами и обещаниями, перемешанными с невнятными угрозами, и когда бандит – возможно, им даже оказался мэр этого городка, – то ли обнадеженный бездействием мстителя, то ли, наоборот, вконец отчаявшийся, все-таки умолкает, полицейский, так и не произнеся ни слова, спускает курок.
На самом деле фотография изображала Аркадия Гайдара и Александра Грина, двух самых нежных советских писателей, – убийцу и зэка. У одного получалось все – рубить шашкой, палить из «маузера», бросать бомбы, – пока мерно и ровно не застучали в висках молоточки: тук-тук, тук-тук, – пока не задергались улыбающиеся губы, пока не вошел в палату доктор Моисей Абрамович. Другой был преступником-неудачником: продавал краденое и попадался, знался с террористами и приходил от них в ужас, стрелял в любовницу, но промахивался мимо сердца, так что медленная пуля, с трудом продравшись сквозь одежду и белье, застревала под маленькой грудью, словно лишний сосок, который она пыталась сковырнуть, да только вся обливалась кровью.
Гайдар приехал в Краснопольск во время очередного приступа дромомании: вышел в Архангельске из редакции, долго шел, потом ехал, потом, кажется, снова шел и даже, наверное, плыл, пока не поймал на набережной Сударушки серьезного конармейца на березовом скакуне и с безжалостной ивовой шашкой в руке, не узнал, где здесь в городе есть газета, и не распахнул дверь «Красного материалиста», занимавшего тогда весь первый этаж. Писателя Гайдара тогда еще считай что не было, однако как журналиста его уже знали, поэтому, хоть и удивились желанию архангельского фельетониста поработать в Краснопольске, лишних вопросов предпочли не задавать, а сразу выделили стол и дали шесть листов серой