Когда Жан-Жак переставал набирать ее номер, балерина словно забывала о нем. Но помешанный на собственном чувстве через какое-то время возвращался, чтобы вновь услышать безжизненное: «Как дела?» Тогда он признавался, что не может без нее, что по-прежнему ее любит, а она молчала или отвечала, что у нее и так есть проблемы, не вдаваясь в подробности. О своих проблемах Жан-Жак деликатно умалчивал.
Дела у Полины обстояли и вправду незавидно: мужу стали угрожать на работе и в итоге вынудили уволиться. Поиски нового дела затянулись, и кормильцем семьи невольно стала жена. Ей же сообщили, что во всех старых постановках меняют состав. В новых списках фамилия Дорова почти нигде не значилась. Клиенты стали уходить с занятий: ни у кого не было денег. Поля старалась воспользоваться любой возможностью, чтобы остаться в балете. А ведь за грехи на какое-то время уцепиться гораздо легче. Роман за романом, измена за изменой – настанет время, когда она почувствует полнейшее опустошение и тотальное одиночество, доживая день за днем со стойким терпением, которое у настоящих балерин не кончается никогда.
Тем временем Жан-Жак устроился учителем английского языка в школу, и зарплаты едва хватало, чтобы оплачивать одну единственную комнатку, в которой протекал потолок и летал запах плесени. Он ненавидел английский, и ему было сложно находить подход к столичным детям. У многих из них родители были замешены в криминале, что не могло не отразиться на детском характере. Жан-Жак слоями надевал на себя жизненный опыт, но в душе оставался все тем же ранимым мальчуганом, подбитым фразой: «Тебя не поймут!»
Наш герой привык чувствовать себя вечно голодным – подобие щек на бледном лице углублялось, формируя марианские впадины, волосы потемнели, а старая одежда еле-еле удерживалась на костлявом теле. Но долги и инстинкт самосохранения безжалостно отправляли на работу даже в самом плачевном состоянии. Ученики без всякого зазрения совести дали ему прозвище «наркоман», хотя ни на наркотики, ни на алкоголь средств у Жан-Жака не было. Пряди часто загораживали лицо – к парикмахеру он не ходил. Обувь насквозь промокала – приходилось подолгу ходить в хлюпающих ботинках. Однако к недовольству ленивых учеников, это был самый стойкий учитель: никогда не болел! Просто денег на лекарства тоже не было. Жан-Жак покупал чеснок или лимон по совету московских старожилов и съедал это без всего, чтобы уберечь себя от болезней. Как ни странно, помогало.
Подвязывая на носки полиэтиленовые пакетики, он часто бродил по улочкам, где некогда гулял с Полиной, и бесшумно плакал. Пару раз ему довелось увидеть ее в компании других мужчин. Поля была все так же грациозна и красива – скрывала по-женски умело свою усталость. Ее новые кавалеры, рослые, с хорошим телосложением, нежно и как бы случайно дотрагивались до ее плеч, талии… Жан-Жак не находил в себе сил за ними следить. Боль и отвращение подступали к горлу так, что ноги еле-еле удерживали тело. Глаза щипали от солено-горьких слез, и грязные пальцы растирали их до красноты. Потом он