Когда он вышел, из шеренг послышались крики:
– Привет, дон Фаустино! Смотри, как бы тебя не стошнило!
– Эй, дон Фаустино! Под обрывом тебя ждут хорошенькие девочки.
– Дон Фаустино! Подожди минутку, сейчас мы приведем быка побольше того, что тебя напугал!
А кто-то крикнул:
– Эй, дон Фаустино! Ты когда-нибудь слышал, каково умирать?
Дон Фаустино стоял в дверях Ратуши и все еще храбрился. У него еще не остыл задор, который побудил его вызваться идти следующим. Вот так же он вызвался участвовать в бое быков, так же вообразил, что может стать матадором-любителем. Теперь он воодушевился примером дона Рикардо и, стоя в дверях, приосанивался, храбрился и корчил презрительные гримасы. Но говорить он не мог.
– Иди, дон Фаустино! – кричали ему. – Иди! Смотри, какой громадный бык тебя ждет!
Дон Фаустино стоял, глядя на площадь, и все еще старался держаться молодцом, хотя время шло и путь ему был только один.
– Дон Фаустино! – крикнул-кто-то. – Чего вы ждете, дон Фаустино?
– Он ждет, когда его стошнит, – послышался ответ, и в шеренгах засмеялись.
– Дон Фаустино, – крикнул какой-то крестьянин. – Ты не стесняйся – стошнит так стошнит, мы не взыщем.
Тогда дон Фаустино обвел глазами шеренги и посмотрел через площадь, туда, где был обрыв, и, увидев этот обрыв и пустоту за ним, он быстро повернулся и юркнул в дверь Ратуши.
Все захохотали, а кто-то закричал пронзительным голосом:
– Куда же вы, дон Фаустино? Куда?
– Пошел выблевываться, – крикнул другой, и все опять захохотали.
И вот опять все увидели дона Фаустино, которого подталкивал сзади Пабло своим дробовиком. Весь его форс как рукой сняло. При виде людей, стоявших в шеренгах, он позабыл и свой форс, и свою осанку; он шел впереди, а Пабло сзади, и казалось, будто Пабло метет улицу, а дон Фаустино – мусор, который Пабло отбрасывает метлой. Дон Фаустино крестился и бормотал молитвы, а потом закрыл глаза руками и сошел по ступенькам на площадь.
– Не трогайте его, – крикнул кто-то. – Пусть идет.
И все поняли, и никто до него не дотронулся, а он шел между шеренгами, закрыв глаза дрожащими руками и беззвучно шевеля губами. Все молчали, и никто не трогал его. Но, дойдя до середины, он не смог идти дальше и упал на колени.
Его и тут не ударили. Один крестьянин наклонился, помог ему подняться и сказал:
– Вставай, дон Фаустино, не задерживайся. Быка еще нет.
Дон Фаустино не мог идти сам, и тогда один крестьянин в черной блузе подхватил его под правую руку, а другой, тоже в черной блузе и пастушьих сапогах, подхватил под левую, и дон Фаустино шел между шеренгами, закрыв глаза и не переставая шевелить губами, а его прилизанные светлые волосы блестели на солнце, и крестьяне, мимо которых он шел, говорили: «Приятного аппетита, дон Фаустино», – или: «К вашим услугам, дон Фаустино!» – а один, тоже из незадачливых матадоров, сказал: