Рассудительно и спокойно говорил дядя, отчего притихла шумная комната, только и слышалось, как несётся сердце матери, подожжённое страхом и стыдом.
– Теперь не то, что в прежние времена, – говорил дядя, – теперь полиция ловит и сажает в тюрьму. Они судят свой суд. Потому мы станем умнее. Где младший брат ваш?
– Айаз, – крикнул в окно старший из братьев-торговцев, – Айаз, войди в комнату.
Айяз, чьё имя значит «прохладный ветерок», играл у стены в «поймай вора», и был он эбэ, водящим. Не желал он отрываться от игры – отрады детских лет.
– Айаз, – крикнул в окно средний брат, – сколько нам ждать?
Айаз, нежно-розовый от смеха, вошел, жалея брошенной игры.
– На своём суде они не судят детей, – сказал дядя. – Ты поедешь в большой город, куда увёз их автобус с шайтаном за рулём. Там встретит тебя человек, знающий в таких делах, знающий улицы и районы. Он умеет следить, и не раз выручал семьи. Он поможет тебе найти сестру с её грязным любовником. Я позвоню человеку на мобильный телефон. Ты поедешь и очистишь нашу общину от срама, которым мы сгораем, так что скоро не останется от нас и золы. А до того дня не сможем мы есть в этом городе, молиться в этом городе, торговать в нём.
Мать Лайлели застонала, но на неё никто не взглянул.
– После ты привезешь кудри, срезанные с головы. Мы покажем их богатому нашему родичу. Мы дадим взамен мою дочь, а если он не захочет дочери, дадим ему лавку. Иначе не поднять нам глаз в этом городе, а в других местах будем мы прокляты.
Тёплой была дружба Айяза с Лайлели. Сестра учила брата переставлять пухлые ноги, различать между собой цвета и цифры, мыла его в свежей воде мочалкой, потому Айяз испугался своей судьбы и расширил глаза.
– Если же ты обманешь, или ты, Мехизер, вступишься за неё, – строго сказал дядя в сторону матери, – то не останется нам иного пути, как положить вас всех в одну землю и самим лечь туда.
– Поезжай, Айяз, – сказал старший брат, – будь смелым. Иначе останемся мы жалким посмешищем, будут нас пинать, как прелые листья.
Так сказал дядя, так сказал брат, и Айяз, не завершивший весёлой игры у стены дома, вытер глаза – огромные чаши, оставляя на лице разводы сырой пыли.
Мать качалась в углу и бормотала:
– Эстик эстэк, – что значило «без юбки» и что значило «за границей стыда».
Айяз тут же отправился на станцию, на последний автобус, потому что немыслимо было провести даже ночь без чести. И люди уже знали – Айяз едет в город очистить честь, и люди были благосклонны, но строги. Ведь ехать очистить честь не значит, что она и в самом деле будет чиста.
А Айяз, чувствуя в кармане прохладу настоящего пистолета, травматического пистолета «Сарзлимаз», что значит «непоколебимый», дрожал под тяжестью долга.
VI
Лайлели