Сэр Обри также не спешил представить вновь обретенного приятеля супруге. Он был приветлив с Мартином, расточал улыбки, при случае намекал, что не прочь повторить их визит в греческую харчевню, но тем дело и кончалось.
День отбытия каравана был полон суеты, как бывает всегда, когда большая группа людей, чьи интересы ни в чем не сходятся, покидает насиженное место. Но именно в этой суматохе Мартину удалось приблизиться к знатной даме, которую ему предстояло не только соблазнить, но и очернить.
Он поспешно спускался с галереи, а леди Джоанна поднималась к своим покоям, и они едва не столкнулись на ступенях. На краткий миг оба оказались близко, почти вплотную. Мартин впервые увидел лицо женщины вблизи и невольно восхитился. Нежная, без единого изъяна кожа цвета сливок, легкий румянец и торопливое дыхание, слегка приоткрытые яркие и полные губы, небольшой, изящный нос и широко поставленные глаза – серые, глубокие, с удивительным фиалковым оттенком.
Прекрасное всегда радует, и Мартин невольно улыбнулся. Во взгляде англичанки мелькнул лукавый блеск, но она тут же отпрянула, горделиво вскинув голову.
Мартин посторонился, отвесив учтивый поклон.
– Мадам!
Вместо ответа – едва заметный кивок.
Леди Джоанна продолжила свой путь, а он провожал ее восхищенным взглядом до тех пор, пока не удостоверился, что этот взгляд замечен камеристкой Годит. Та, еще раз взглянув на восхищенно застывшего госпитальера, догнала свою госпожу на верхней галерее и принялась что-то нашептывать. Ему удалось уловить легкий кивок супруги сэра Обри, адресованный камеристке, но она так и не обернулась.
Мартин был удовлетворен: теперь фигура рыцаря-монаха, на которого произвела столь неизгладимое впечатление леди Джоанна из Незерби, неизбежно возникнет в доверительных разговорах этих двух женщин.
Но тем все и кончилось.
Джоанна покидала караван-сарай как обычно – окруженная толпой почитателей и белыми плащами храмовников. Супруга высокородной госпожи в этой свите не было: утром между ними вспыхнула ссора, и английский рыцарь предпочел держаться подальше, смешавшись с толпой паломников и проводников.
Караван вышел из Никеи в тучах пыли. Выкрики погонщиков, ржание мулов и коней, хриплый рев верблюдов, топот копыт и скрип колес тяжелых сарацинских повозок, звон верблюжьих бубенцов сливались в оглушительную какофонию. Помимо проводников и стражи, в караване насчитывалось свыше ста человек, включая женщин и детей, а также более трехсот вьючных животных. Процессию возглавлял испытанный каравановожатый Евматий, рядом с ним ехали несколько помощников – их обязанностью было оказывать в пути различные услуги знатным купцам и паломникам, а замыкал караван отряд тамплиеров, взявшихся