Ясон повесил плащ и не стал включать свет. На фоне неба над неподвижными высотками был виден медленно двигающийся самолет, на его крыльях вспыхивали красные огни, и небоскребы подмигивали ему в ответ. Этот вид, – живой, текучий, изменяющийся каждую ночь, – был для Ясона чем-то сродни мандале, и ему нравилось рассматривать ее, не думая ни о чем.
Он неспешно выкурил сигарету, стряхивая пепел в пепельницу на маленьком столике у окна. Недовольно шумел очиститель воздуха – Ясон предпочитал традиционные сигареты электронным, и ему пришлось заказать в Японии достаточно навороченный аппарат, который теперь самостоятельно включался, когда чуял сигаретный дым. Очиститель пожужжал и наконец отключился. Ясона облокотился на стекло и стоял в тишине, отделенный от шумного ночного Инсбрука тонкой прозрачной поверхностью.
Абсолютно беззвучно над высотками поплыли два самолета – один только взлетел, другой отправлялся на посадку. Внизу разреженными потоками по автострадам и причудливым развязкам двигались машины – красные и желтые фары, бусины фонарей, нанизанные на нити дорог. Здания Десяти Королевств светились совершенно по-разному, сверкали как фантастические неоновые кристаллы среди невысоких построек начала века. На секунду все девять зданий стали зелеными, а потом их ритмы и цвета снова разошлись.
Ясон нередко слышал удивленные вопросы, почему он не живет в Десяти Королевствах. Он неопределенно пожимал плечами, улыбался и поддерживал шутки о том, что квартира в высотке стоит как самое настоящее королевство. Нередко бывавший в этих зданиях по работе, он знал один самый важный секрет: ниоткуда все девять высоток не видно так хорошо, как из его дома в стороне от центра.
Сегодня ночной пейзаж неожиданно напомнил ему о Сан-Паулу, где он жил в детстве с родителями и где высотные здания лучших архитекторов мира отбрасывали неоновые отсветы на погруженные во тьму фавелы. В Сан-Паулу было жарко, настолько жарко, что его пышная детская шевелюра не высыхала, и мама первый раз подстригла его очень коротко, и он долго не мог привыкнуть к ощущению, когда плотный ершик коротких волос касался руки, натягивающей кепку.
Еще неожиданно вспомнились черные лебеди в парке и черноволосая Мария, которая с недетским изяществом бросала им куски лепешки, и Ясон, лежа на спине, видел ее темные руки на фоне неба.
И как они с отцом, уворачиваясь от внезапно высыпавшей на авенида Паулиста толпы разъяренных людей, вошли в художественный музей и, поднявшись на стеклянном лифте, оказались в огромном пустынном пространстве. С высоты цветная толпа представлялась Ясону карнавальным шествием: протестующие шли с яркими плакатами в руках и пели. Страха не было совсем, и только потом он понял, как нервничал отец, и почему он потащил его глубь музея, дальше от окон.
Ясону было скучновато, пока они не добрались до