То ли дело внешне, тут она – о! О! Прекрасная Елена!
Ровненький, чуть вздернутый носик, маленький тонкогубый рот, широко распахнутые карие глаза в обрамлении пушистых ресниц. Белая, что по мне слишком белая, кожа. Росточком невелика, грудью и бедрами скромна, худощава. Волосы на лбу перехвачены алой – в тон подрумяненным щечкам – лентой. И всегдашняя чуть смущенная, чуть наивная улыбочка, из тех, что как бы проекция душевной доброты, на самом деле – наработанный образ, лицедейство. Будь эта женщина не знатного рода-племени, никто б не обратил на нее внимания, тем более, не назвал прекрасной, то ли дело, когда это дочь самого Зевса…
Ах-ах-ах, подумать только…
Да у него, Главного из богов, по всей Греции столько любовниц, столько обоего пола детишек-ребятишек, что он, можно предположить, и половины их не помнит. Ни одну смазливую бабенку не пропустит, будь она хоть царицей, хоть пастушкой. Тощих и пышногрудых, бледных аристократок и смуглых крестьянок, юных девушек и дамочек в возрасте – всех Зевс почтит, как это принято говорить о боге, к тому же наиглавнейшем, своим вниманием. Как-то похитил деву, приняв образ круторогого быка. А как-то похотью снедаемый, превратился – подумать только – в дождик, да не простой, а золотой; сквозь зарешеченное окошко каплями проник в темницу, где томилась его очередная пассия, и прямо там ее, на пыльном и слежавшемся тюремном тюфяке – ну да, верно – почтил высочайшим вниманием.
Жена его, Гера, аж извелась, вся на нервах, вся на нервах. Думы ее об одном единственном: как отомстить любовницам мужниным, наглым и бесстыжим. По всей Греции… и не только по Греции, по всему миру преследует их, а настигнув, жесточайше измывается. А еще над их детишками, теми, что от Зевса, словно их вина… Кстати, одним из этих детишек был ни кто иной, как Геракл, величайший из героев, сын Зевса и земной красотки Алкмены. Наслала на него Гера двух здоровенных змей, и была несказанно удивлена узнав, что малыш, играючи, скрутил гадам головы.
Да уж, не позавидуешь Гере. Впрочем, и Зевсу тоже. Он хоть и Первый из Богов, но никак не самый счастливый. Попробуй-ка, выдержи все эти слежки, упреки, ежедневные сцены… Молчал Громовержец, крепился как мог, но однажды не выдержал, взорвался.
– Да сколько же можно, Гера! Изо дня в день одно и то же, одно и то же… Не жена первого из богов-олимпийцев, а горластая торговка с улицы. Ладно, если не понимаешь по-хорошему, будет по-плохому.
И подвесил женушку на цепи меж небом и землей – побарахтайся, неврастеничка, психопатка, побарахтайся, да подумай о непристойном поведении своем…
Помогло. Правда, ненадолго. Гневные упреки вкупе с преследованиями мужниных любовниц и их бедных детишек продолжались и впоследствии. Наверное, и до сих пор продолжаются.
Однако, не о женушке Зевсовой