Под утро, намаявшись бессонницей, он встал, накинул медвежий тулуп и вышел во двор. Морозный предрассветный воздух обжигал. К знакомым запахам человеческого жилища присоединился еще один – запах весны.
Нахаб сбросил тулуп и остался в одной нательной рубахе ниже колен. Зачерпнул серебристого снега и, довольно кряхтя, стал натирать сначала лицо, руки, потом – грудь и опять лицо.
– Эх, эх, – разносилось в тиши.
Сторожевая собака, потомок волка, какое-то время настороженно наблюдала за хозяином с другого конца двора, затем, вильнув хвостом, подбежала и начала вертеться вокруг Нахаба, озорно поскуливая. Он зачерпнул немного снега и бросил в неё. Она, взвизгнув, отскочила в сторону.
– Верный, иди! Ко мне! – позвал он.
Собака, поблёскивая в полутемноте желтыми глазами, приблизилась и остановилась.
– Ко мне! Ко мне, Верный!
Нахабу показалось, что пёс, вибрируя ушами, раздумывает о предложении хозяина. Северянин доброжелательно повторил: «Иди, ко мне иди».
Животное негромко залаяло и кинулось к хозяину. От сильного толчка в грудь Нахаб пошатнулся, но устоял. Защищая лицо от горячего языка, он стал пятиться, но Верный, переступая задними лапами, шёл за ним, продолжая лизать. Нахаб споткнулся и упал.
Пес отскочил в сторону и, прижав уши, стал наблюдать за поднимающимся человеком. Ровно в тот миг, когда Нахаб почти встал, но еще окончательно не выпрямился, бросился на него. Все четыре лапы нанесли удар по спине, и этот удар был так силен, что Нахаб носом уткнулся в снег.
– Ах, ты так?! Ну, погоди…
Собака отбежала и победно-пронзительно залаяла. Эхом ответили соседские псы.
– Замолчи. Побудишь всех, – прикрикнул Нахаб и стал неуклюже подниматься.
Когда пес опять прыгнул, он встретил его прыжок в воздухе. Натренированные руки сами отыскали загривок псины и, наваливаясь всем телом на визжащее животное, Нахаб подмял его под себя. Собака, изгибаясь всем туловищем, остервенело сопротивляясь, пыталась вцепиться в его шею, но он ловко уворачивался. Вскоре она стала терять силы и через несколько мгновений совсем обмякла под руками Нахаба, жалобно заскулив.
Нахаб встал, оправил рубаху.
– Это ты здесь шумишь? Спать не даёшь. Во, удумал с собакой силёнкой мериться!
На пороге бревенчатой избы стоял Баровит – дед Нахаба. Длинная борода одного цвета со снегом свисала до самого пояса, такого же цвета волосы неровными прядями ложились на плечи. Тусклых старческих глаз почти не было видно, они глубоко провалились в глазницы. Сухие, неестественно длинные руки покоились на посохе. Весь он был сухим, длинным.
– Лапу повредил, – с осуждением покачивая седой головой, сказал старик.
Нахаб посмотрел на лежащую собаку, – она тихо скулила и осторожно лизала переднею лапу.
– Не, не сломал. Кость цела, – сказал Нахаб после тщательного осмотра раны. – Утром смажу медвежьим салом с боль-травой, и пройдет.
– Смотри.