Больше всего приближается к «человеку» Гайдебуров и отчасти, Эйхенбаум. Но с Гайдебуровым у меня сейчас нет ничего общего. И чем дальше я живу, тем больше отхожу от театра, вместо того, что бы приближаться к нему. Господи! Вот теперь я нашла цель, но неужели только для того, что бы все больше и больше удаляться от нее. Нужно, что бы голос мой был нежным и кристально-чистым, нужно, что бы он звучал, как самая красивая нота на рояле. И вместо того, я по целым дням глотаю пыль от сотни книг. Нужно, что бы каждое движение было мое было красиво, выразительно, давало рисунок, а я размениваюсь на какие-то ненужные тирады, и вообще, разного рода глупости. Вот сейчас передо мной карточка Белогорского. Как многого достиг он. Ведь при желании – все возможно. Употребив гигантские усилия, можно достичь того, чего достиг бесталанный Сальери, которого Моцарт называл гением. А на достижение у меня хватит сил. Только нужно создать себе возможность достижений. А я в настоящее время погрузилась в заработок. Хочу думать, что зарабатываю себе на зиму, но боюсь, что слишком привыкну тратить деньги, как сейчас, не отказывая себе почти ни в чем, пользоваться разного рода удобствами и красивыми вещами, посылать маме и братьям столько, что бы они могли хорошо жить и не могу отказаться от избытка, который сейчас имею. Слишком уж меня давила жизнь раньше, и я так боюсь вернуться к старому. Но в то же время знаю, что нужно жить так, чтобы каждое мгновение жизни было бы значительным и давало максимум удовлетворения. А разве дает мне радость полную, настоящую моя теперешняя погоня за рублями? Не могу отказаться от того, что теперешняя моя работа нравится мне и дает нравственное удовлетворение, но все же это не такая горячая радость и вдохновение, как тогда, когда чувствуешь себя на сцене, когда говоришь свою душу чужими словами, делающимися родными, когда в фразе выливаешь всю муку и радость сердца, когда душа соединяется с душой чего-то высшего и чувствуешь радость и поет душа песню творчества.
Господи! Выведи меня на путь истинный и желанный.
Вчера. О, какая я вчера была безрассудная: говорила о своей тоске, о своем стенании сердца… Зачем? И кому? И даже чувствовала слезы у себя в голосе, чуть не разрыдалась. Мне было так тоскливо и как-то немного сладко-тоскливо. Хотелось рыдать стихами…
И вдруг он заметил? Он ведь совсем другой. Для него жизнь – это кипучее море деятельности, а не бесцельное созерцание. Для него я со своей тоской смешна. Он постарался бы стряхнуть эту тоску и бросился в какое-нибудь дело. А я как-то бессильна перед ней, вероятно перед всем бессильна…
Эхенбаум иногда напоминает бога Аполлона своей мужской, немного суровой прелестью, соединенной с некоторой романтикой, а иногда мальчишку-школьника, нахального, самоуверенного, переворачивающего все на свою школьную изнанку. У него очень хорошая нижняя часть лица, прекрасный изгиб рта, красивая, освещающая улыбка, но глаза, лоб, волосы еще не развились.