– Оленька, что вы знаете о программе Национального разведывательного управления, миссия которой была рассекречена в сентябре 1992-го года некоторыми, скажем так, структурами?
– Я? Ничего.
– Я имею в виду объект, лежащий в кратере Дельпорт, на обратной стороне Луны.
Мини-платье с цветочным принтом на тонюсеньких бридочках и сильно открытой спиной, доступное для небольшой рукопашной, выдавали у Оленьки красивые руки и не только их бронзовый ровный загар, но и светлые пятна на сгибах и, разумеется, под интимными вещицами частых мужских расстройств.
– Помню, что дело долго хранилось в секрете. Знаю, что объект действительно очень большой, просто о-очень большой, – протянула Оленька «о» очень по-детски многозначительно, как будто хотела сказать что-то совсем иное.
– Ну, так, что еще? – спросил Макс, улыбаясь.
– Знаю, что если сопоставить временные отрезки до первой лунной экспедиции и после, то можно отметить скачок в электронике и вооружении в целом именно после…
Слушая Оленьку, Макс полностью разблокировал своего чешуйчатого пошляка. «Если трусики на ней сейчас маленькие, то насколько они маленькие и какого фасона и цвета?.. Только бы не синего и уж, конечно, не черного. А если штанишками, то… самого зачаточного рода. О, как они должны… сосредоточенно и в то же время шлюховидно сидеть на таком прекрасном, аппетитном задике, обхватывая тугой лаской животик и талию, сойдясь двумя чудесными складками к середине, образовывая четкую конфигурацию вожделенного треугольничка – симметрию умопомрачительного, чисто женского артистизма!»
– О-очень интересная информация о двух мумиях.
– Разумеется.
– Максим Александрович…
– Да?.. Что, Оленька?
– А правда, что тела пилотов восстановлены?
– Пилотов? Почему вы решили, что те двое – пилоты?
– Не знаю. Мне показалось?
– Восстановлены, да, но… частично. У мужчины – голова.
– А женщина?
– Полностью.
Груди Оленьки ладненько расположились в лифе с большим вырезом, который Макс про себя почему-то звучно назвал «алиссоагуэйро!» – так неправдоподобно и славно они колыхались, повторяя все шероховатости и изъяны трижды благословленной асфальтовой «стиральной доски». Максу ужас как хотелось уткнуться, утопить себя в их прохладной ложбинке, в этом омуте страстной надежды и прихоти и остаться… и уже навсегда,