– Ты мог отказаться, – возразил мне внутренний голос.
– Чтобы он, да отказался? Его помани морковкой, он и побежит, хвостом помахивая, – вступил в свару другой голос.
Явились, не запылились. Представьте, что вы пригласили в гости любимую девушку и рассчитываете на ужин при свечах, а она заваливается с кучей родственников, и ведет себя так, словно это уже ее квартира.
– Я несколько занят, чтобы выслушивать ваши нотации, – мысленно буркнул я своим вечным спутникам, оптимисту и пессимисту. Меня грела светлая тоска по безвозвратно ушедшему беззаботному прошлому, а тут вваливаются без приглашения, хамят, как торговки на вокзале.
– Чем именно, позвольте спросить, ты занят? – хором заорали оптимист с пессимистом.
– Он думает, что можно все изменить! – восхитился оптимист, – Давай, Сеня, так держать! Верным путем идешь, товарищ!
– Ничего он не думает, вату катает, сопли жует, в собственную жилетку плачется! Одиноко ему, печально! Тьфу, размазня! – раздраженно буркнул пессимист.
Да одиноко, да печально, а к кому, извините за назойливость, мне обратиться со своими проблемами?
– Куратору пожалуйся, – посоветовал доброхот-оптимист, – он тебе пустого не насоветует, командир как-никак, а значит отец солдату.
– Кто отец? Этот конь в пальто, которого он отродясь в глаза не видел? Этот солдафон – упал-отжался? Ой, уморил! – загоготал пессимист.
Прав он, не буду я куратору жаловаться, потому как должен жизни своей радоваться, от доверия светиться радостно, и жизнь свою положить любимой Родине служа. Только в курсе ли та Родина, что я тут под землей ради нее загибаюсь? Иногда сомнения подкатывают непонятные, грустно становится, но ничего, затянем потуже ремешок на сердце и дальше служить. А сердце тревожится, мается, потому как помнит оно милых ему людей. Только смысла нет в той памяти, поскольку секретность превыше всего, превыше любви и памяти.
Мы изгои, которых никто не изгонял. Мы боги, которым никто не поклоняется. Мы сила, прикованная к скале страшными клятвами и жизнями наших близких. Нас не должно быть, но мы есть и нас нашли.
Мы психосенсы, то есть люди, которые слышат мысли других людей. Мы нужны всем, но никто не хочет находиться с нами рядом. Нас боятся больше чем чумы и смерти. Боятся за то, что мы можем узнать ВСЕ, что вы думаете, думали и даже собираетесь подумать, но еще не оформили в ясные сознательные образы.
В умелых руках мы страшное оружие и поэтому первыми до нас добрались именно те, кто имеет власть, желает власти большей, маскирует это желание заботой о людях, Родине и ее процветании. Нас нет, хотя мы есть и работаем, погружаясь по уши в дерьмо чужих мыслей.
Я говорю МЫ, но о существовании прочих сенсов могу только догадываться. До сих пор я работаю