– Какое дело-то?
– Дак я ж этта… дом в Сосновцах продал. Разве ж ты не слыхала? Да. Аж за сто тыщ! Сыну, правда, сразу половину. Теперь у них проживаю. Так что мы с тобой теперь вроде как соседи… Ну и где мы тут с тобой посидим? Показывай.
«А что? Может, и в самом деле посидеть?»
Что ж, Толян, понятное дело, не подарок. Хотя… сейчас, принаряженный, умытый, даже постриженный, свежепобритый и издающий запах одеколона (судя по всему, только что из парикмахерской), – он не производит впечатления совсем уж никудышного, никчёмного, ни на что не годящегося мужичонки. Да и вовсе ещё не старый. Особенно для неё-то. Ведь совсем одной – чего уж таить? – ей всё труднее и труднее. А тут хоть какое-то разнообразие. Всё, может, не так тоскливо… А, будь что будет!
– Что у тебя хоть в пакетах-то?
– А этта… – совсем уж засуетился Толян, обрадованный, что его сходу взашей не прогнали, – я тут колбаски ветчинной… Рыба сом. С большим усом. Холодного копченья. Запах!.. Чуешь? И ещё стюденю. Продавщица нахваливала. Так я его прямо целый кило. Словом, много всего. Счас облопаемся!
…Растолкала Надежда Николаевна Толяна уже в начале седьмого утра. Чтобы убрался из её квартиры, пока соседи не проснулись, не увидели её позора. «Ещё дочери возьмут и доложат! От стыда до конца жизни не отмоешься…»
Толян проявил удивительную для него сознательность, не стал возражать против такой ранней побудки. Быстренько оделся и был таков. Напоследок, правда, прежде чем уйти, успел пообещать:
– Я, Надюха, к тебе, ты уж не обессудь, раз уж мы всё одно с тобой теперь соседи, буду осторожненько этта… похаживать. Идёт?
«Ладно, – только и подумала про себя Надежда Николаевна, но ничего не сказала. – Может, будешь, может, нет… Это ещё вилами на воде. Время покажет».
Проводила Толяна, дверь за ним на все запоры закрыла, вернулась в кровать и ещё полежала с часок. Поднялась, наскоро перекусила тем, что осталось от Толяниной провизии, оделась и уже решилась было отправиться в очередной раз на базар с партией своего пока никому не приглянувшегося товара, но лишь отодвинула занавеску, выглянула в окно… Небо в сплошных тучах. Нудный дождик. Плюнула с досады и опять завалилась в постель.
Дождь прекратился только к полудню. Небо очистилось, даже робкое солнышко засияло. Тогда только Надежда Николаевна и засобиралась на базар.
А там – почти кладбищенская тишина. Что продавцов, что покупателей – кот наплакал. Стоит ли вообще раскладываться? Хорошо, хоть солнышко не спешит скрыться за облаками, пока греет надёжно, – быстро, на глазах подсыхают лужи.
Солнышко-то и не позволило Надежде Николаевне покинуть базар раньше времени. Так сказать, примирило с неприглядной действительностью. Пригретая им, погрузившаяся в поток разрозненных воспоминаний и мыслей, Надежда Николаевна даже на какое-то время забыла, где она находится, что с ней вообще творится; даже перестала