Уильям заставил себя встряхнуться. Какое ребячество! Если бы у него была семья: жена, или брат, или сестра – Ранкорн бы сказал об этом. Монку предстояло расследовать собственную жизнь; ну что ж, на то он и сыщик. Он изучит каждый ее кусочек и соберет их вместе, чтобы получилась цельная картина. И начнет он с того, что постучит сейчас в эту коричневую потемневшую дверь.
Уильям поднял руку и резко постучал. Прошло несколько отчаянно долгих минут, после чего дверь отворилась. Открыла ее полная средних лет женщина в переднике. Густые и чистые волосы небрежно уложены на затылке, лицо – приветливое.
– Ну и дела! – воскликнула она. – Храни Господь мою душеньку, никак мистер Монк возвернулся? А я, главное, вот только утречком сегодня говорила мистеру Уорли: не объявится – значицца, надо сдавать комнаты. Неприятно, но жить-то надо. Да еще мистер Ранкорн пришел и говорит, что вы попали в такую котострофу, что весь побились и слегли в больницу… – Здесь она взялась одной рукой за голову. – Боже упаси там оказаться! Вы – первый человек, который вернулся оттеда своим ходом. Сказать по правде, я со дня на день ждала посыльного с запиской, что вы померли. – Она сочувственно осмотрела его. – Вы ужасно выглядите. Входите, я вас хоть накормлю как следует. Вы ж наверняка умираете с голоду; готова поклясться, что в последний раз вы как следует ели здесь. И, верно, холодно там было, особливо в последние дни. – Она повернулась, шурша бесчисленными юбками, и провела его в дом.
Коридором, стены которого были обшиты панелями и увешаны сентиментальными картинками, они прошли к лестнице и, поднявшись по ступеням, оказались на просторной площадке. Хозяйка сняла с пояса связку ключей и отомкнула одну из дверей.
– Свой ключ вы, верно, потеряли, иначе б не колотились на крыльце, так ведь?
– Мой ключ? – спросил Уильям, входя, и лишь потом сообразил, что вопрос выдает его с головой.
– Боже милосердный, конечно, чей же еще! – удивилась она. – Уж не думаете ли вы, что я днем и ночью бегаю вверх-вниз по лестнице, впуская и выпуская жильцов? Добрые христиане еще и спать должны иногда. Вы-то сами, прости Господи, живете, как язычник. Не иначе, потому как охотитесь за теми, кто еще хуже язычников. – Она снова оглядела Монка. – Нет, вы все-таки еще больны. Верно, расшиблись ужасть как. Посидите пока у себя, а я принесу вам поесть. – Она одернула фартук и фыркнула: – В больнице ведь за вами никто и не следил. По-моему, там половина народу мрет не от хвори, а от голода.
И, возмущенно передернув плечами под черной тафтой, хозяйка выплыла из комнаты, оставив дверь открытой.
Монк подошел и прикрыл дверь, после чего оглядел комнату. Она была просторной, обшитой темными коричневыми панелями и оклеенной зелеными обоями. Подержанная мебель. В центре – массивный дубовый стол и четыре