Рассказы. Всеволод Гаршин

разбогател, выиграл двести тысяч, что ли, и на скорую руку устроил себе квартиру на широкую ногу. Все было куплено сразу, куплено не потому, что было нужно, а потому, что в кармане зашевелились деньги, нашедшие себе выход для покупки рояля, на котором, насколько знал Василий Петрович, Кудряшов мог играть только одним пальцем; скверной старой картины, одной из десятков тысяч, приписываемых второстепенному фламандскому мастеру, на которую, наверно, никто не обращал внимания; шахматов китайской работы, в которые нельзя было играть, так они были тонки и воздушны, но в головках у которых было выточено по три шарика, заключенных один в другой, и множества других ненужных вещей.

      Друзья вошли в кабинет. Здесь было уютнее. Большой письменный стол, заставленный разною бронзовою и фарфоровою мелочью, заваленный бумагами, чертежными и рисовальными принадлежностями, занимал середину комнаты. По стенам висели огромные раскрашенные чертежи и географические карты, а под ними стояли два низеньких турецких дивана с шелковыми мутаками. Кудряшов, обняв Василия Петровича за талию, подвел его прямо к дивану и усадил на мягких тюфяках.

      – Ну, очень рад, очень рад встретить старого товарища, – сказал он.

      – Я тоже… Знаешь ли, приехал, как в пустыню, и вдруг такая встреча! Знаешь ли, Николай Константиныч, при виде тебя так много зашевелилось в душе, так много воскресло в памяти воспоминаний…

      – О чем это?

      – Как о чем? О студенчестве, о времени, когда жилось так хорошо, если не в материальном, то в нравственном отношении. Помнишь…

      – Что помнить-то? Как мы с тобою собачью колбасу жрали? Будет, брат, надоело… Сигару хочешь? Regalia Imperialia, или как там ее; знаю только, что полтинник штука.

      Василий Петрович взял из ящика предлагаемую драгоценность, вынул из кармана ножичек, обрезал кончик сигары, закурил ее и сказал:

      – Николай Константиныч, я решительно как во сне. Каких-нибудь несколько лет – и у тебя такое место.

      – Что место! Место, брат, плюнь да отойди.

      – Как же это? Да ты сколько получаешь?

      – Каких? Жалованья?

      – Ну да, содержания.

      – Жалованья получаю я, инженер, губернский секретарь Кудряшов-второй, тысячу шестьсот рублей в год.

      У Василия Петровича вытянулось лицо.

      – Как же это? Откуда это все?

      – Эх, брат, простота ты! Откуда? Из воды и земли, из моря и суши. А главное, вот откуда.

      И он ткнул себя указательным пальцем в лоб.

      – Видишь вон эти картинки, что по стенам висят?

      – Вижу, – ответил Василий Петрович, – что же дальше?

      – Знаешь ли, что это?

      – Нет, не знаю.

      Василий Петрович встал с дивана и подошел к стене. Синяя, красная, бурая и черная краски ничего не говорили его уму, равно как и какие-то таинственные цифры около точечных линий, сделанные красными чернилами.

      – Что это такое? Чертежи?

      – Чертежи-то чертежи, но чего?

      – Право, друг мой, не знаю.

      – Чертежи эти изображают,