Это отвратительное здание.
Я всякий раз забываю, где повесил свое пальто. Около трех я всегда думаю: наверное, уже четыре!
Через полгода после маминой смерти я перешел из третьего класса в четвертый. В первый день учебного года нас отвели в новый кабинет. Он оказался чуть просторней прежнего, но парты были такие же тесные. Дан Вролик сел, как всегда, слишком близко ко мне. От него, как всегда, пахло дегтем, а когда он рыгал, я чувствовал запах овсяной каши.
Перед нами стоял высокий мужчина.
Наконец-то у нас настоящий учитель-мужчина! Мы смотрели на него с надеждой. От нашей учительницы в начальных классах мы уже чуть не чокнулись. Она была слишком старая. Если ты, по ее мнению, раньше времени перелистывал страницу учебника, она вызывала тебя к своему столу и десять раз ударяла линейкой по правой ладони, а класс считал удары вместе с ней. И еще она весь день покрикивала: «Выпрямить спину!», «Руки на парту и не ерзать!»
– Я учитель Коллевейн, – сказал мужчина. – А теперь вы скажите по очереди, кого как зовут. Начнем с левой передней парты и закончим справа сзади.
Только Дан Вролик назвал свое имя раньше, чем пришла его очередь. Учитель на это не рассердился. Когда мы кончили называть свои имена и фамилии, дверь открылась.
В класс вошел совершенно незнакомый мальчишка.
Мы все уставились на него. Стало тихо-тихо.
Что ему здесь надо?
– Ты кто такой? – спросил учитель.
Мальчик стоял, прижав к себе портфель. На нем был черный пиджак, какие носят только старики. Темные волосы вились, он был невысокого роста – наверное, ему надо было в один из третьих классов.
– Меня зовут Пит Зван, – сказал мальчик. – Я сегодня первый раз пришел в эту школу.
– Да-да, – сказал учитель, – я слышал о тебе от завуча. Садись на последнюю парту в левом ряду. И запомни: ты опоздал в первый и в последний раз.
Пока Пит Зван садился за пустую парту и как пай-мальчик доставал из портфеля тетрадь, он не обращал на нас внимания, зато мы во все глаза разглядывали его.
– Чижик, – сказал Олли Вилдеман у меня за спиной.
Я радостно закивал: точно-точно.
Олли Вилдеман уже два раза оставался на второй год, его все страшно боятся, потому что он большой и чуть что – дерется.
Однажды в дождливый день в октябре я впервые заговорил с Питом Званом. После уроков он молча стоял между пустых парт в другом классе. Поскольку дверь была открыта, мне его было видно. Заметив меня, он смущенно почесал затылок и усмехнулся. Я понял, что застал его врасплох, и не мог это так оставить. Я подошел к нему суровой походкой.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я его. – Это же не твой класс!
– А ты знаешь, – сказал он, – что раньше это был еврейский лицей?
– Нет, – ответил я.
– После войны здание забрали.
– Почему? – спросил я.
–