Так что, видно, судьба у калтайского станичного казака Рашитки Хабибулина сопровождать меня и дальше, до железоделательных заводов. А чтобы хозяин суки, у которой щенки родились, мой подарок царю другому кому-нибудь не продал, Ильяс на следующий же день домой отправится, с тремя рублями в кисете.
Проводники не обманули – оставшиеся четыре версты до просеки показались сущим адом. Сначала – крутые, осыпающиеся снегом и песком, заросшие кустарником склоны. Потом, когда все-таки вылезли на водораздел, сугробы почти по седло моей лохматой коняшки. И уже в самом конце, когда даже просвет среди деревьев стал виден, – целые горы неряшливо сваленных сучьев. Ну, допустим, лопаты нам и не пригодились бы, а вот топоры – точно не скучали. Оказалось проще прорубить себе дорогу, чем вытащить из-под сугроба и раскидать в стороны смерзшиеся, еще липкие от смолы ветки.
Ильяс, забрав деньги – и за собак, и за знание пути, – отправился на север, в сторону Томска. Сказал, что хоть дорога и длиннее в три раза, чем наш пройденный уже путь по руслу Тугояковки, а все равно быстрее так до родной Калтайской доберется. А мы, перекусив сухарями с солониной, повернули морды лошадок в другую сторону.
Просеку с наезженной колеей нельзя и сравнивать с оживленной, вытоптанной и наезженной тысячами путешественников главной дорогой региона. Тем не менее и здесь оказалось достаточно оживленно. До вечера, когда нашли приготовленное для обозников место ночевки, встретили два каравана по дюжине саней, груженных плетеными коробами с углем, и один – поменьше, с коксом в дощатых ящиках. И на полянке с родником и здоровенным, метра два в диаметре, кострищем располагалась еще одна извозная артель, везущая к шахтам пустые корзины.
Мужички встретили нас более чем радушно. Даже водку было достали – так сказать, за встречу. Казаки глянули на меня угрюмо и отказались. Отговорились, что, мол, пакет в каторжный острог везут. А ну как что случится, а они под хмелем. Так и из полка выгнать могут! Викентий Станиславович – мужик строгий!
Разгадка такого неожиданно доброго к нам отношения лежала на поверхности. Черные ели и пихты, голые березы и сумрачные осины, выстроившиеся вдоль только-только отвоеванной у тайги тоненькой нитки новой дороги, напоминали извозным, что здесь все-таки дикий край. Полный не слишком дружелюбного зверья. А волчья стая, голов этак в десять-двадцать, плевать хотела на топоры и палки сгрудившихся у костра мужичков. Сожрут – и фамилии не спросят! Серые в здешних местах – не чета тем облезлым собачкам,