– Меня не искали? – осведомился Прятов.
– Охранник приходил, – доложил Миша. – Казак. Сказал, что его вызвали к нам, утихомирить буйных.
– Кто? – поразился тот. – Почему же сразу его? Всегда вызывают дежурного доктора, а я и есть дежурный доктор!
– Мы и не вызывали, – пожали плечами Миша и Лена. – Мы же знаем. Если что, мы бы сразу сказали вам. А где вы были? Мы вас везде искали.
– Бродил и высматривал, кому я вдруг понадобился. Меня, оказывается, никто не вызывал в приемное. С кем был разговор?
– Не разобрал я, – ответил Миша так, как будто Александр Павлович в чем-то провинился. – Какой-то чужой голос, приглушенный. Даже не скажешь, мужской или женский.
– Бардак, – констатировал Прятов. – Обычное хулиганство. Наверняка малолетки с педиатрии балуют. Клиенты на месте? Буйства не было? – спросил он уже с порога, собираясь уйти.
– Все на месте. Дрыхнут. Никто не хулиганил.
– Хорошо, – Александр Павлович вышел, и Миша с Леной через секунду услышали его возню в ординаторской: поправлял матрац, разувался, побулькивал электрическим чайником. Вздыхал, кряхтел, долго укладывался.
Потом забылся сном.
Ему приснилась самая настоящая производственная повесть – медицинская, уже готовая к печати. В ней было приблизительно двадцать пять эпизодов, но поутру Александр Павлович припомнил всего-навсего два. Во сне он не был доктором, его только попросили сделаться им на сутки. И он шлялся по городу с малопонятными поручениями. По главной улице были разбросаны ступни и кисти, которые отрезал и аккуратно складывал квадратиками новоявленный потрошитель-великан, ибо отчлененные фрагменты тоже были не маленькие. С этим надо было что-то решать.
15
Утро в больнице начинается с грохота ведер, лающих отрывистых переговоров и каких-то тяжелых ударов: швыряют некие тюки. Иной раз промчится, дребезжа, что-то невидимое и страшное на колесиках; залязгает лифт, донесется ядовитое карканье пополам с прокуренным кашлем. И непременно, обязательно запоют трубы, как будто им тоже пора приниматься за дело, вырабатывать себе коэффициент трудового участия, а также совместительство, заместительство, сверхурочные и еще консультирование на четверть ставочки.
В самом отделении все еще спят по мере способности и возможности, и звуки разносятся эхом по пустынным коридорам. Изредка прошелестит пациент, шаркающий тапочками по направлению к туалету. Заработает телевизор в сестринской; где-то сольют воду, за окном прогромыхает мусоровоз.
Александр Павлович, более ни разу не потревоженный, лежал, провалившись в тяжелый, щелоком разъедающий душу сон. Он с трудом помещался на кушетке, где обычно смотрели больных; края матраца свешивались, подушка покоилась на неудобном, высоко приподнятом изголовье. Ноги не помещались и торчали озябшими прутиками. Было узко и неудобно; ложась спать, Прятов знал, что к утру