– Если вы пойдете со мной ко мне в лечебный кабинет, отец, я промою вам раны, – предложила я, стараясь удержаться от улыбки при виде толстого маленького священника в обвисшей сутане и спущенных чулках, открывшихся для обозрения.
Даже в лучшие времена лицо отца Бэйна напоминало сжатый кулак. Теперь это подобие усиливалось благодаря красным пятнам, испещрившим его толстые щеки и двойной подбородок, и углубившимся вертикальным морщинам по обеим сторонам рта. Он уставился на меня с таким выражением, словно я предложила ему совершить публичную непристойность.
Видимо, так оно и было, потому что из его уст раздались в ответ следующие слова:
– Как, вы предлагаете служителю Бога обнажить перед женщиной интимные части тела? Я скажу вам, мадам, что не имею понятия, какие безнравственные деяния приняты в кругу, где вы привыкли вращаться, но хочу довести до вашего сведения, что здесь их терпеть и поощрять не станут – по крайней мере, пока я несу ответственность за души в этом приходе!
С этим он повернулся и заковылял прочь, сильно хромая и безуспешно стараясь приладить на место порванную полу своего облачения.
– Делайте, как вам нравится, – крикнула я ему вдогонку, – но имейте в виду, что, если я не промою раны, они могут загноиться!
Священник не ответил; сгорбив свои круглые плечи, он начал подниматься по лестнице, застревая на каждой ступеньке и напоминая пингвина, который хочет вскарабкаться на плавучую льдину.
– Этот человек не слишком жалует женщин, правда? – обратилась я к Джейми.
– Полагаю, что в полном соответствии с его занятием дело обстоит именно так, – согласился он. – Пойдем поедим.
После ланча я отправила своего пациента снова в постель – на сей раз одного, невзирая на его протесты, – и спустилась в свою амбулаторию. Из-за сильного дождя работы возле замка шли вяло, люди предпочитали сидеть дома, никому не хотелось поранить ногу лемехом или свалиться с крыши.
Я провела время вполне приятно, внося записи в регистрационную книгу, унаследованную от Битона. Едва я закончила, как дверь кабинета загородил посетитель.
Он загородил ее в буквальном смысле, заняв проем от косяка до косяка. Щурясь в полутьме, я распознала-таки в этой фигуре Алека Макмагона, закутанного во множество одежек, платки и даже в обрывки попоны.
Он передвигался с медлительностью, которая напомнила мне о первом посещении Колумом этого кабинета и вместе с тем дала ключ к задаче.
– Ревматизм? – сочувственно спросила я, а он тем временем с приглушенным стоном почти свалился в мое единственное кресло.
– Да. Сырость пробрала меня до костей, – ответил он. – Можно чем-нибудь помочь?
Он положил на стол большие узловатые руки и распрямил пальцы. Они расправлялись медленно, словно ночной цветок, открыв мозолистые ладони. Я взяла в руки