– Где-нибудь перекусим. Я остановился у приятелей, уже позвонил им, заночуют у родителей, квартира в нашем распоряжении.
Вот так просто – перекусим и в койку. Ни тебе объяснений, ни цветов, ни ухаживаний. Спасибо, хоть попросил друзей удалиться, не привел меня, девушку на ночь, в чужой дом, не вынудил смотреть в глаза людям, понимающим мою незавидную роль. А дальше, до самой койки, были разговоры все про ту же самую генетику.
Считается, что женщина любит ушами. Возможно, это верно. Тогда придется признать, что у меня в слуховых отверстиях стоят фильтры, не пропускающие милых нежных признаний, а исключительно – микробиологические премудрости.
Для Лёни те вечер и ночь были интрижкой в командировке. Для меня – грех, который замолю верным служением Руслану. Не вышло ни у Лёни, ни у меня.
Утром Лёня сказал мне:
– Похоже, мы влипли нешуточно.
Острая на язык, я не нашла, что ответить. Потому что это была не просто интрижка, не разовый грех, а начало революции – в душе, в привычном укладе, в судьбе. Революция – это смена правящих классов, это разрушить до основания, а затем… А что затем?
5
Через два месяца Лёня позвонил мне в Новосибирск:
– Прилетаю, изобрел командировку. Гостиницу заказал. Скоро буду, не мойся!
Он блистал остроумием, подражал Наполеону, который слал Жозефине после сражений письма: «Приезжаю через три дня. Не мойся!» Наполеон приходил в возбуждение от натуральных женских ароматов. Можно только представить, чем разило от самого императора.
Мы, конечно, мылись, не благоухали первозданно. Но минуты близости были по-царски великолепны.
В нашем институте, в моей лаборатории Лёня с ходу всех очаровал, обаял, накидал идей. При этом даже не пытался скрыть своего особого ко мне отношения. Мог прилюдно поцеловать, обнять, пощекотать. Императору все позволено.
Наш роман стал достоянием общественности, и скрывать его от Руслана было глупо и оскорбительно.
Я призналась. Мужу и родителям:
– Люблю другого мужчину. Ничего не могу с собой поделать.
Руслан-тугодум не понял сразу и глупо спросил:
– Зачем любишь?
– Ради карьеры! – разозлилась я на него.
Мама и папа молча встали и вышли из комнаты.
Мне было очень стыдно и горько, я в очередной раз причинила им боль.
– Венерочка? – вопрошал растерянный муж. – Я ведь для тебя всем пожертвовал…
– Давай будем считаться!
Я смотрела на дверь комнаты, в которой скрылись родители, и чувствовала себя последней дрянью. Перед родителями, дочкой Лизой, коллегами, Учительницей, мальчиком Петей и перед мужем, конечно.
– Руслан! Если мы будем считаться, то неизвестно, в чью пользу будет счет, и ты услышишь много неприятного.
– Не понимаю! Что значит твое заявление? Какие последствия?
Ему