– Это очень страшно – быть запертой в склепе. Стучишь, стучишь в крышку… Я могла бы тебя запереть так же, замуровать. «Ради всего святого, Монтрезор!» Помнишь, у Эдгара Алана. Кажется, ты любил его…
Женщина улыбнулась и подняла руку к своим темным волосам – тяжелым и блестящим, не тронутым пигментной проказой, запятнавшей ее кожу.
– Но, понимаешь ли, – продолжала она, вновь рассеянно нажимая и отпуская кнопку. – Это неинтересно. Ты просто умрешь. У тебя ведь нет моего таланта. Пара часов – и ты задохнешься, предварительно обгадившись. Какая же это месть…
– Леди Феникс, – донеслось откуда-то неподалеку, наверное, от двери.
– Да, сейчас, – отозвалась женщина.
Снова взглянув на своего пленника, она постучала согнутым пальцем ему по лбу.
– Намного интересней запереть тебя здесь. Ты сможешь видеть, слышать, дышать, жевать, справлять нужду… может, даже бормотать какую-то несуразицу, но над своим телом будешь не властен. Отличная, по-моему, идея – похоронить тебя в твоем же собственном теле. Ты будешь рваться наружу, о, как ты будешь рваться. Ты будешь кричать, но никто тебя не услышит. Ты будешь скрести руками крышку собственного черепа изнутри, только у тебя не будет рук. По-моему, очень здорово. И, главное, для этого всего-то надо повредить две маленькие зоны в лобных долях. Тут и тут…
Она ткнула пальцем куда-то над бровями, а затем внезапно нахмурилась.
– А. Вижу. Вижу, как в твоем хитром умишке уже зреет план. Хочешь воспользоваться своим талантом? Позвать на помощь? Надеешься, что какой-нибудь модный нейрохирург вправит тебе мозги? Вот уж шиш, милый. Есть такое словечко – «генетический нокаут». Я выключила твой ген телепатии. Навсегда-навсегда-навсегда… зато завела такой же у себя. Ну-ка посмотрим, что ты там думаешь…
Она снова наклонилась над ним, щекоча дыханием с пряным привкусом «Вельда». И он подумал, громко и отчетливо: «Зачем же ты все еще ширяешься «Вельдом», идиотка, – если все слышишь и так?»
Леди Феникс отвела руку и от души влепила ему пощечину.
У расселины Элджи сидел Говорящий. Он сидел на камне и водил по земле сухим стеблем пастушьей травы, а вокруг собралось все Племя. Точнее, Племя выстроилось полукругом, в центре которого был спуск в расселину, и Говорящий, и тот, кого Элджи вытащил из сети. Последний лежал на спине, бессмысленно пялясь в полуденное небо.
Говорящий ударил прутиком пыль и поднял глаза. Глаза у него были блеклые, как рыбье брюхо, и словно подернутые пленкой. Неприятные глаза. Коричневую кожу исчертили морщины, полуседые волосы заплетены в косы, на шее ожерелье из раковин и человеческих позвонков. Раньше Говорящий был уборщиком в Центре. Но его почему-то не убили, как остальных рабочих и охранников. Может, он уже тогда говорил с Глубинным, и Глубинный его защитил?
– Ты не принес утром рыбы, – мягко сказал Говорящий.
Голос у него был ласковый и добрый, а слова опасные.
– Мы послали Дохляка проверить,